Ревизор: возвращение в СССР 19
Шрифт:
В университете всех разговоров было о работе на камволке. Парни прикидывали, сколько им нужно человек, чтобы в сроки уложиться.
— Вы про Мартина не забудьте, он же тоже просился, — напомнил им я.
Во время перерыва сбегал и позвонил начальнику Ивана в институт археологии. Думал, придётся долго объяснять, кто и от кого, но он перебил меня, только я открыл рот и сказал про Ивана Алдонина.
— Здравствуйте, здравствуйте. Иван мне уже рассказал про вашу задачу. Надо предметно поговорить. Вы можете подъехать ко мне?
— Конечно,
Он рассказал, куда подъехать и как его найти. Договорились, что во второй половине дня я сегодня у него.
Москва. МГУ. Кабинет Гаврилиной.
— Разрешите, Эмма Эдуардовна? — просунул в дверь голову Хуберт Майер.
Немец разнервничался, узнав о вызове к замдекану. Как правило, повод был обычно не самый лучший, когда вот так вызывали. То кто-то из немецких студентов какие-то глупости сделает, и надо с ним разбираться, то нагрузят какой-нибудь общественной работой к тому или иному празднику, которой часто приходится самому и заниматься, если не удастся ни на кого ее свалить.
— Проходи, Хуберт.
— Вызывали? — сделал он шаг вперед, напряжённо всматриваясь в лицо замдекана.
— Да, садись, — показала она ему на стул рядом со своим столом. — Хуберт, я по поводу Мартина Нойлера. По какому поводу планируется собрание Союза немецкой молодёжи в отношении него? Мартин прилежный студент. У деканата нет к нему никаких вопросов. Я специально проверила его посещаемость, у него ни одного прогула. Кроме того, он член команды «Комсомольского прожектора МГУ». Это серьезное достижение, редко когда студент первого курса, да еще и иностранец, попадает в «Прожектор». Насколько я знаю, он первый гражданин ГДР в «Прожекторе». Может, есть что-то, о чём я не знаю? Хуберт, надеюсь, ты понимаешь, что я должна знать обо всём, что касается наших студентов? Ты за них отвечаешь тоже, в каком-то смысле.
— Да-да, конечно, я понимаю, — тут же заверил он её.
— Так у тебя есть что мне сказать по поводу Мартина Нойлера?
— Он игнорирует наши собрания, — не очень уверенно ответил Майер, — игнорирует земляков.
— А в чём это выражается? — сделала заинтересованное лицо Эмма Эдуардовна.
— Он не дружит с земляками…
— Но с кем-то же он дружит?
— Да, дружит. С другими студентами… Не из ГДР. К примеру, его часто можно увидеть рядом с гражданином Италии, а эта страна входит в НАТО.
— Ты про Альфредо, что ли? — удивилась Эмма, — так он аспирант в МГУ, прошёл все необходимые проверки. Или Мартин с каким-то другим гражданином Италии где-то еще ходит?
— Да, я про Альфредо, — приуныл немец.
— Аспирант, который пишет кандидатскую диссертацию, а по меркам Италии — докторскую — может очень многое рассказать первокурснику, что ему может быть полезно. Само это знакомство говорит о потенциале Мартина, аспиранты редко дружат с первокурсниками, им с ними скучно. Разве это такая уж плохая компания?
— Нет, но… он также много времени проводит с русскими студентами. Гораздо больше, чем с немецкими.
— Так а зачем он приехал учиться в СССР? Именно затем,
Хуберт, под мощным напором замдекана, говорившей, в принципе, разумные вещи, не нашёл чем мотивировать своё мнение, что дружба с немцами лучше, чем со всеми остальными.
— Вот, видишь? — удовлетворенно спросила его замдекана. — Получается, ни к чему проводить собрание и ругать Мартина. Можешь идти, Хуберт, — покровительственно улыбнулась она.
Москва. МГУ.
Выйдя из кабинета замдекана, Хуберт плотно прикрыл за собой дверь, отошёл немного от кабинета и зло выругался. Откуда она узнала про собрание? Кто настучал? Неужели сам Мартин вхож к ней?
При такой позиции деканата вышвырнуть Нойлера из СССР будет намного труднее, чем он думал, но это не смертельно. Придётся действовать через Штази, только и всего. Будет немного дольше, зато результат, авось, не будет зависеть ни от деканата МГУ, ни от успехов в учёбе Нойлера.
Хуберта настолько оскорбляла независимость Нойлера, что он решил сегодня же дойти до своего куратора в посольстве. Майер ещё задолго до выезда в СССР подписал согласие на работу со Штази и активно с ним сотрудничал. Потому и получил такую позицию в своей диаспоре…
В столовой наши уже привычно собрались за одним столом. Маша Шадрина, как руководитель нового состава агитбригады, тоже с ходу направилась к нам.
— Товарищи! Что я вам сейчас скажу! — с круглыми, как блюдца, глазами зашептала Маша, пригнувшись так близко к столу, что нам всем пришлось наклониться к ней. — Меня сейчас Самедов вызывал…
— И? — не выдержал Ираклий Машиной театральной паузы.
— Он сказал объявить Костенко, что она исключена из состава «Комсомольского прожектора» и велел мне найти ей замену.
— О-бал-деть! — выразил я общую реакцию. — Вот это ход! Вопрос, чей?
— Не Регину выгнал, а Костенко? Вот это номер! Жанна же на собрании прямо призывала Регину гнать поганой метлой из «Прожектора»… — удивился Ираклий.
— А почему Самедов сам Костенко это не скажет? Тоже мне, мужик! Девчонку послал, — возмутился Витя. — Хочешь, я с тобой к ней схожу? А то как бы она сдуру тебе чего обидного не наговорила. Это же Костенко! Она о себе мнит, а тут ее поперли как собачонку, нагадившую на ковер, из квартиры…
— Давай, — обрадовалась Маша. — Спасибо!
— Ну, дела, — проговорил Булатов. — И кто пойдёт в «Прожектор» взамен Светки?
— А давайте Гальку Романович отправим! — ехидно улыбаясь, предложил Ираклий. — Она так на Костенко обижена после комсомольского собрания… Представляешь, как она светиться будет от счастья, если окажется в «Прожекторе», из которого выгнали Костенко?
— Ой, подерутся бабы! — покачал головой Витя. — Романович, чувствую, такие торжествующие взгляды на Костенко станет кидать, что та на нее точно набросится!