Ревизор: Возвращение в СССР 6
Шрифт:
Второе: с родителями не повезло, они алкаши или психопаты. Но всегда можно сбежать от них, поступив учиться куда-нибудь, где есть общага. Да хоть в суворовское училище.
Третье: в школе с учителями или одноклассниками проблемы. – Смотри вариант номер два.
Безвыходных положений не бывает.
В палату заглянул Ефремов и кивком головы вызвал в коридор Николаева. Коротко проинструктировал его о чём-то и ушёл. Иван вернулся на свою кровать и опять закурил.
У меня уже в горле першит от дыма и глаза слезятся. Ну ничего. Скоро у них сигареты закончатся.
Из коридора послышался громкий стук каблуков, в комнату почти вбежала женщина лет пятидесяти плюс-минус. Выше среднего роста, тёмно русая, стройная, миловидная. Ей бы выспаться и была бы красавица.
– Павлик! Сынок! – бросилась она ко мне.
Я резко сел в койке. Вот так номер. Это моя матушка. Она присела рядом, обняла меня и расплакалась. В дверях показался Ефремов.
– Ну-ну, – обнял я её за плечи, – всё хорошо.
– Ты не пришёл вчера домой! – сквозь слёзы жаловалась матушка. – Я ходила к участковому. А ночью позвонили, сказали, что ты в реку упал, и тебя отвезли в больницу.
В реку упал – хорошо сказано. Она не знает, что я сам прыгнул? Или не хочет говорить при всех? Я взглянул на старшего сержанта. Он молча стоял в дверях и многозначительно сверлил меня взглядом. Что-то тут не то.
Ну упал, так упал.
– Тут такое дело, – начал я. – Похоже, я вчера головой сильно ударился. Короче, не помню я ничего. Совсем ничего.
– Как?! – опять зарыдала почти уже успокоившаяся мать.
– Как-то так, – не нашелся я, что ей ответить.
Матушка оглянулась на Ефремова. Тот только развёл руками.
– Но что-то же ты помнишь?! – в надежде спросила она.
– Последние несколько часов помню. И всё, – соврал я.
– Как же так?! – прижала она к губам непонятно откуда взявшийся тряпичный носовой платок. – Но это же пройдёт?
Матушка опять оглянулась на старшего сержанта. Тот пожал плечами.
– Вы бы к доктору зашли, – подсказал он ей.
– Да-да, – сказала матушка, вставая, – иду!
Она вышла из палаты. Мне она понравилась. Мягкая, нежная, немного неуверенная. Обо мне так искренне беспокоится! Это так трогательно.
Я посмотрел на старшего сержанта. Он стоял, опершись на дверной косяк, и курил!
– А можно мне в палату для некурящих? – спросил я.
– Ты будешь лежать здесь. Под присмотром Николаева, – тихо, но жёстко ответил Ефремов. – Или мы с доктором дадим ход твоему делу, и ты ляжешь в психушку, – проговорил он с нажимом. – И тебя поставят на учёт. Выбирай.
У меня челюсть отвисла. Так меня здесь опекают? Исправляют мои ошибки? Не дают пацану испортить себе жизнь? За какие такие заслуги? Или не так: за чьи заслуги? Явно не Пашки Ивлева. Похоже, у меня батя здесь в авторитете.
И мама у Пашки хорошая. Так что родители-придурки это похоже не его случай. Причину Пашкиной «трагедии» надо искать в другом.
В палату вернулась мама. Лицо ее было встревожено. Она села ко мне на койку и погладила по голове.
– Я на работу. Скоро придёт бабушка, принесет поесть и тёплые вещи, – сказала она, поцеловав меня в лоб.
О, ещё и бабушка есть. Парень вообще в шоколаде.
Матушка ушла. А я лежал и обдумывал ситуацию.
– Как настроение? – подсел ко мне Николаев. Ему явно что-то было нужно.
– Нормально, – ответил я, вопросительно взглянув на него.
– Как самочувствие?
– Нормально.
– А с моста вчера чего сиганул?
– Я не помню. Может, я поскользнулся и нечаянно упал?
– Конечно, – задумчиво проговорил Иван. – Нечаянно через перила перелез…
– Я честно не помню. Может, конфликт какой-то с кем-то? Ты ничего не слышал? – спросил я.
– Нет.
– Может, в школе что? – не терял надежду я.
– Не знаю.
– Может у меня любовь безответная?
– Гадать можно до второго пришествия, – оборвал меня Иван.
– А кстати, какое сегодня число?
– 11 февраля.
– Семьдесят первый год?
– Ну а какой же?
– Я так, уточнил просто.
– Завтрак! – послышался в коридоре зычный женский голос.
– О! Поедим! – обрадовался я. – Пойдемте?
– Куда? – хором спросили Митрич и Иван.
– На завтрак.
– Сиди. Сюда принесут, – осадил меня дед и сел в кровати. Он вообще мало ходил. Видимо, лиса его сильно потрепала.
Я ждал, сидя на кровати и нетерпеливо потирая руки о колени. Вскоре дородная высокая хохотушка, похожая на Нонну Мордюкову, в белом халате с темной косой, торчащей из-под белой косынки, вкатила в палату двухуровневую тележку, похожую на сервировочный столик на колесиках.
На тележке сверху я разглядел разваренную гречневую кашу в мисках из нержавейки. На втором уровне стояли кружки, накрытые подносом с хлебом. На каждом ломтике хлеба маленький кусочек масла.
– Проголодались?! – громко спросила буфетчица. – Налетай!
С её появлением как будто ураган в палату ворвался. Хохотушка проворно расставляла нам миски с кашей и кружки по высоким табуреткам у изголовья коек. Потом положила каждому на кружку ломтик хлеба с маслом.
– Приятного аппетита! – хохотнула она и скрылась в коридоре со своей тележкой.
Я был очень голоден. Жидкая каша закончилась быстро. Ложки у меня не было, и я кашу просто выпил и вылизал миску. Чай я выпил еще перед кашей, так как не пил со вчерашнего вечера. Дожевывая несчастный ломтик хлеба вместе с кусочком масла, я огляделся вокруг.