Ревность волхвов
Шрифт:
В итоге наконец все улеглись…
Я сижу сейчас в новой гостиной и пишу на своем сохраненном (спасибо Лесе) лэп-топе эти строчки… И постепенно хмелею от текилы… В окно виден наш ставший уже родным домик. У его порога стоят две полицейские машины, в том числе фургон. Внутри дома во всех комнатах горит свет…
А получасом ранее я наблюдал интересную сценку. К домику, где проходил обыск, вдруг подошла Леся. Ее встретил дежурный полицейский, она коротко поговорила с ним (очевидно, по-английски; все финны, особенно молодые, бодро спикают на инглише), и он вызвал на крыльцо того главного, что объявлял нам о переселении. (Тот нам представился, но имя-фамилию его, с большим количеством «у», я, разумеется, тут же забыл, а должность его была комиссар полиции…
Не сомневаюсь, что беседовали они о происшедшем. Интересно, что Лесе удалось выяснить? Как произошло убийство и, главное, какие улики нашли внутри финские полицейские?
3 января
Сегодня утром изысканно вежливый полицейский комиссар (по имени Ууно Утанен, как я понял на слух) снова собрал нас всех в домике, где жили Леся и другие, и объявил (опять-таки по-английски, в переводе Родиона), что следственные действия в нашем коттедже окончены и мы можем вернуться. Семья бухгалтера, особенно Валентина, встретила это известие бурным выражением облегчения, да и мне, признаться, не слишком хорошо спалось на новом месте. Полисмен заявил также, что уездному управлению полиции пока не удалось найти официального переводчика с финского на русский (каковой обязан в данном случае присутствовать при проведении ряда следственных мероприятий). Поэтому допрашивать нас будут завтра, в крайнем случае, послезавтра. До того времени он просит никого из нас не покидать город. Последнее сообщение было встречено возгласами недоумения, насмешками и даже плохо скрытым негодованием. Не очень-то мы, разумеется, стремились, чтоб нас допрашивали, – но при этом каждый из нас, я думаю, отчетливо понимал, что без этого все равно не обойтись. А тут – опять отсрочка… Уж на что не любит работать наша родная милиция, но неспешность полиции финской вызвала у меня даже оторопь. Или у этих ребят есть какие-то свои, особенные, заполярные методы, позволяющие раскрыть убийство и без допросов свидетелей? Хорошо бы.
Полицейский комиссар откланялся и ушел. Мы, одиннадцать человек, остались в столовой. Украдкой я осмотрел всех.
Настя Сухарова после гибели мужа будто омертвела. Она сидела неподвижная, как робот, у которого отключили питание, лицо ее ничего не выражало, а глаза были скрыты под солнцезащитными очками. Странно, но примерно такое же – отсутствующее – лицо было у Петра Горелова. Черных очков тот не надевал, но создавалось впечатление, что он смертельно хочет спать: Горелов глядел в одну точку, с усилием таращил глаза, а они никак не хотели как следует раскрываться. Волосы его были всклокочены. Я готов был держать пари, что он сегодня не умывался. Между вдовой и мужем сидела покалеченная Женя, вытянув и положив на лавку свою больную ногу. Ее лицо, казалось, постарело на несколько лет и хранило следы недавних слез. Временами она, будто что-то вспомнив, начинала поглаживать свою подругу по плечу. И даже Светка, по жизни вроде бы вечно веселая и беззаботная, чувствовалось, переживала смерть Вадима. Уголки ее губ скорбно опустились. Временами, словно она вспоминала что-то, ее глаза наполнялись слезами. Она делала усилие, смаргивала слезу, но через какое-то время влага выступала снова.
Остальные присутствующие держались иначе. Их, разумеется, потрясла смерть Вадима, но особой скорби они не испытывали – да и с какой стати? Моя Леся впервые увидела его пять дней назад, и за то время, что мы провели в Лапландии, вряд ли успела перемолвиться с ним даже парой словечек. Столь же чужим убитый был и для Валентины, и для странного человека Родиона. Они и не пытались изобразить печаль по поводу утраты. Сашка вообще человек непробиваемый, ничто его не берет, несмотря на то что он хорошо знал Вадима, проработал с ним в фирме три или четыре года. А бухгалтер Иннокентий не то чтобы радовался – довольное выражение в нынешних обстоятельствах выглядело бы глупо и оскорбительно, но в его глазах я прочитал, что он испытывает от гибели начальника скорее облегчение.
А вот кто выглядел откровенно радостно – так это Стелла Сыромятская. Ее почти сияющее лицо смотрелось по меньшей мере бестактно. И вдобавок нелогично – учитывая, какой интерес Вадим вызвал у нее как мужчина. Мне еще подумалось, что если убийца вдруг она, то довольно глупо с ее стороны столь открыто демонстрировать свое удовлетворение случившимся.
Молчание нарушил Сашка. Он протянул с утрированным акцентом:
– Тааа… Ничеффо себбе сккоросстти у горяччих финнсскких ддеттекктифоф!..
– Эдак мы из этой дыры еще месяц не выберемся! – нервно воскликнула Валентина.
– А зачем нам выбираться? – легкомысленно возразила Стелла и сладко потянулась. – Гора, снег, лыжи, погода прекрасная, жратва в магазинах вкусная!.. Визу, может, продлят по такому случаю.
– Это вам, дорогуша, – напустилась на нее жена бухгалтера, – можно хоть всю жизнь напролет баклуши бить, а мы люди работающие!
– Валечка, все равно сейчас новогодние каникулы, – попытался урезонить свою половину Иннокентий, – вся страна отдыхает, и коттедж у нас проплачен до двенадцатого.
– Ни минуты!.. – с пафосом проговорила Валентина. – Ни минуты я не желаю больше оставаться в доме, в котором произошло убийство!
Настя опять заплакала: вернее, слезы тихо заструились из-под очков по ее щекам. Почувствовав, что подруга распереживалась, Горелова обняла ее за плечи и стала шептать в ухо что-то утешительное.
– Да, дурацкое положение! – воскликнул Саня. – И отдыхать никакого настроения нет, и дело действительно с места не двигается. Переводчик с финского на русский им нужен, подумать только!
Я вдруг вспомнил, как Родион говорил по-фински с каким-то чуваком в баре гостиницы в Оулу – однако вслух комментировать сей эпизод не стал, тем более что и Сыромятский помалкивал, что знает язык страны Суоми. К тому же кто знает, удовлетворит ли уровень родионовских знаний финских полицейских? Не придется ему, например, прежде чем переводить на допросах, предварительно сдавать экзамен или, скажем, учить наизусть «Калевалу»?
– Господа, у меня есть предложение, – вдруг вступила в разговор Женя. Голос ее прозвучал тихо, но отчетливо, поэтому все повернулись в ее сторону. Она временно перестала обнимать убитую горем подругу и с гримасой боли переменила положение больной ноги. – Среди нас находится без пяти минут дипломированный юрист, сотрудник столичного детективного агентства. Более того: нынешним летом этот человек уже раскрыл запутанное и весьма нашумевшее убийство – продюсера Брагина, если помните…
Я перевел взгляд на Лесю. Она вся зарозовелась и опустила очи долу. На лицах тех присутствующих – Светином, например, или Санькином, – кто знал о роде занятий девушки, читалось заинтересованное любопытство: а что дальше? Прочие глядели на Горелову удивленно и вопросительно: откуда, мол, среди нас частный детектив?
– Поэтому, – продолжила Евгения, – я предлагаю попросить этого человека расследовать убийство Вадима. Она русская, она наш товарищ, поэтому ей будет легче, чем финской полиции, очертить круг подозреваемых и отыскать следы, ведущие к постороннему преступнику…
Женя, употребив местоимение женского рода, обозначила пол сыщицы, и взоры тех, кто не знал, кто есть кто, устремились на Светку, Валентину, Стеллу – однако все чаще останавливались на зардевшейся Лесе.
– Мы посоветовались с Настей, – вдова в этом месте кивнула, подтверждая слова подруги, – и решили, что можем, совместными усилиями, заплатить за расследование три тысячи евро, не считая разумных накладных расходов…
Услышав сумму, всклокоченный Петр сделал мину: мол, дорого, – однако вслух не возразил.