Ревность

Сэйнткроу Лилит

Проверьте это. Все в этом месте было подозрительно как в аду. Если это то место, куда меня должны были доставить на том вертолете из снежного ада Дакоты, я не знала, должна ли я почувствовать облегчение.

Брюс указал мне на место во главе стола, как если бы я была приглашенным лицом, занимающим высокий пост.

— Пожалуйста. Кофе? А что вы предпочитаете на завтрак? Или ужин, учитывая наш график .

Они все смотрели на меня. Снова, как новенькая в школе, только я была здесь с учителями.

— Да, кофе. И, гм, еда.

Слушайте, я думала, что меня должны...

— Всему свое время, — Брюс был совершенно невозмутим. — Мы не любим спешить.

— Да, я как бы поняла это. В течение многих недель я торчала у черта на куличиках с вампирами, — мне не пришлось прикладывать много усилий, чтобы всё это прозвучало саркастически. — Я не сильно уверена в том, что где-либо в безопасности, если только я не сама по себе. Так что я хочу покончить со всем этим, — и вернуться к Грейвсу.

Потому что пустота внутри меня становилась меньше, когда Грейвс был рядом. Однако я не хотела думать о том, что чувствовала себя в безопасности рядом с Кристофом. Это было невозможным, не так ли? Не тогда, когда он постоянно исчезал.

Я начинала ненавидеть исчезающих людей.

Отметки клыков на левом запястье снова заболели, но слабо. Я была рада, что рукава были опущены. Память непрошено возвратилась к тому моменту, когда клыки Кристофа погрузились в мою плоть. Он должен был сделать это, чтобы спасти нас — но это не было приятно. И будь я проклята, если расскажу одному из этих ветряных сухих парней об всём.

Голосовые связки застыли. Я застыла. Одной мысли удалось избежать неустанной, прорывающейся агонии.

...Пожалуйста, нет, пожалуйста, нет, не опять, пожалуйста, нет, нет, нет...

* * *

Но настал еще один раз. И теперь было хуже всего. Ужасные жестокие пальцы не тронули плоть. Они царапали, ковыряли и терзали меня — самую мою суть, ту невидимую материю, которой я и была.

Душа? Нет, не очень подходит. Но близко.

Копали, царапали, тянули и терзали, круша мою невидимую сущность. И вдруг что-то вырвалось из меня стремительным потоком. Голова запрокинулась, дыхание остановилось. Грейвс опять тихо охнул и попытался оттащить меня от Кристофа.

Кристоф вскинул голову, вытянув клыки из моей плоти, и крепко сжал мне запястье, не отпуская жесткой хватки чуть пониже локтя. Выдохнул, дрожа всем телом, а Грейвс снова хотел оттащить меня. Моя рука безвольно натянулась между ними, как у резиновой куклы, плечо горело от боли, а я не могла вымолвить ни звука.

Молчание опустилось на нас, и оно не было комфортным. Я выдвинула стул во главе стола и опустилась в него, разглядывая всех их. Так называемая подушка была твёрдой как камень, спине было не намного лучше. И я должна была отпустить складной нож, чтобы сесть.

Это было ужасное утро, и оно становилось ещё хуже.

Один из тихих дампиров, тот с угольно-чёрной

кожей и отвратительно белыми зубами, засмеялся. Его дреды переместились, когда он последовал к буфету. Из всех них он был единственным в поношенных джинсах и футболке.

— Она определенно дочь Элизабет, — он говорил как в подготовительной школы, твердо излагая свои мысли. Но между его словами присутствовали странные пробелы, точно такие же, как у Кристофа или Дилана. Как будто они в голове переводили с другого языка. Присутствовал призрак акцента. То есть какой-то еще, не считая плоского носового Янки, с которым все говорят выше линии Мэйсона Диксона.

У меня нет акцента. Жители севера просто забавно разговаривают.

— Как будто были какие-то сомнения, — впервые Брюс казался таким кислым. — Одного только её лица достаточно, чтобы убедиться в этом.

Руки сжались в кулаки под столом. Папа никогда не говорил мне, что я была похожа на маму, кроме высказываний о моих волосах.

— Вы все знали мою маму?

— Я знал, — сказал мягко японец. — Брюс знал, и Элтон, наверное, тоже. Маркус?

Тощий блондин в сером костюме покачал головой:

— Она была в администрации до меня.

Другой блондин протянул свои руки; он оставил свою сигару в другой комнате. У него были густые вьющиеся волосы, и на мгновение я чувствовал себя легкомысленной. Кто-то украл локон волос Кристофа на моей тумбочке — даже не спрашивайте, как он оказался там, подарок на память — сказал он — и оставил единственный длинный, вьющийся светлый локон. Это мог быть любой учитель или студент в другой Школе. Включая застенчивого, нежного Дибса.

Теперь я подозревала всех. Кроме Грейвса. И Кристофа.

— Так некоторые из вас знали её. Тогда вы знаете, что кто-то в Братстве предал её, — ногти вонзились в ладони. — Анна показала мне стенограмму звонка.

Они все снова стали тихими. Брюс, в конце концов, отвернулся от буфета и уставился на меня, его тёмные глаза расширились:

— Она что?

Парень-японец резко вдохнул, как будто я только что сняла свою одежду или издала смущающий физический шум.

Я глубоко вдохнула. Господи, эти парни вообще ничего не знали. Почему они ждали столько дней, чтобы допросить меня? Хотя было похоже, что я допрашиваю их. Мой живот снова загрохотал.

— Мне показали стенограмму. Только Дилан сказал, что она не была оригиналом, что ее отредактировали. Он дал мне копию оригинала. Она находится у Кристофа.

Тишина. Все они продолжали переглядываться. Говорящие взгляды, только у меня не было идей, о чём могла идти речь. Эту тишину можно было перерезать дешёвым споком

[1]

из кафетерия.

— Рейнард, — блондин в сером костюме, наконец, заговорил, и он произнес имя Кристофа как проклятие. — Всегда думает, что знает всё лучше всех.