Революционер
Шрифт:
Несмотря на окончание песчаной бури, через пару десятков километров я потерял свой ориентир – железную дорогу. Несколько раз я глушил двигатель, выходил из машины и лапами дорывался до стальных рельс, что вызывало у меня некое подобие спокойствия, но проехав не одну сотню километров, я понял что больше подо мной рельс нету.
На всякий случай взяв с собой маску, я чуть ли не вырыл траншею, метров тридцать в длину, но рельс так и не нашёл. Вокруг меня была только палящая пустыня, и ни капли воды вокруг.
Усевшись в кресло водителя, я снова завёл двигатели и понял, что топлива в баке осталось совсем немного. Воронки, конечно, я не нашёл, поэтому пришлось заправлять без неё. Много бензина пролилось мимо, но одно меня порадовало неимоверно – двигатели были очень экономными. Одной канистры хватило на полный бак – а это означало, наверное, ещё полтысячи километров пути.
Кинув пустую канистру на переднее сиденье, я присел на раскалённый капот багги и осмотрелся.
Никого.
Ничего.
Вообще ничего вокруг. Только я и чужая машина, которую я взял без спроса.
Огромная пустыня. Небо. И песок.
Кажется, мне в голову забралось отчаяние.
Хорошенько размявшись, перед тем как сесть за руль, я захотел поверить в бога, есть он или нет его – мне сейчас была нужна помощь хоть кого-нибудь. Здесь было совсем одиноко.
Сложив ладони козырьком, я определил откуда поднимается солнце и определив по нему стороны света, я плюхнулся в водительское кресло и пристегнул ремни.
Поехали дальше.
Двигатели взревели от натуги, все четыре колеса начали зарываться в песок, но я ловко дёрнул передачу и машина улетела вперёд. На этот раз, без единого ориентира и без ограничений – я выжимал из машины всё, что она может, чтобы экономить бензин. Стрелка спидометра ушла в ноль, я включил последнюю передачу и положил оба тахометра в красную зону.
Прошло много часов, но я не сбавлял скорости. До меня дошло, что скорость на спидометре, и скорость реальная, были немного разными вещами – машина летела по песку очень быстро, но явно не четыреста, и даже не триста километров в час. Я постоянно ехал где-то около двухсот, поднимая за собой огромный столб пыли. Я был абсолютно уверен, что кто-нибудь заметит или услышит рёв двигателей, но за несколько часов моей поездки никто на пути не появился – ни враждебно, ни дружелюбно настроенный. Более того, опять началась буря и мне пришлось одеть маску и сбавить скорость, чтобы снова не вписаться на полном ходу в какое-нибудь препятствие.
Пока я ехал по великой стеклянной пустыне, у меня создалось впечатление, будто она сама по себе была живым существом. Когда на этой равнине вымерло всё, что может умереть, сама пустыня пришла на их место и теперь потихоньку коротала свой век на этой проклятой земле.
Двигатели стали работать с перебоями – кончался бензин. Я ударил по рулю кулаком, когда они заглохли окончательно – столько километров пути и всё впустую. Небо уже начинало темнеть, а мои силы были на исходе – надо было найти ночлег. Я и так был почти без сил, а вторую ночь без сна я уже не протяну.
Зажав сцепление, я несколько сотен метров тупо катился по инерции, с очередной огромной дюны. Рельефные покрышки перебирали песок, ветер быстро сдувал песок навстречу мне, как вдруг многострадальные передние колёса подпрыгнули на чём-то, машина днищем процарапала по какому-то металлу. Как только задние колёса коснулись земли, я рывком обернулся, и тут же зажал тормоза.
Из края дюны, почти у самой земли, торчал остов чего-то железного. Судя по его гладкой форме и размеру, это был вертолёт.
Машина встала в двадцати метрах от него, и я отстегнулся, распираемый любопытством: неужели эту груду бесценного метала всё ещё не растащили на переплавку?
Ветер продолжал гнать песчинки по поверхности дюны, и вертолёт вылезал из песка всё больше и больше. Что же, почему его не нашли раньше стало понятно – его засыпало песком, а теперь, во время очередной бури, дюна приоткрыла мне его кусочек. Организм просил ночлега, и я, кажется, его нашёл.
На всякий случай сняв пистолет с предохранителя, я начал вручную раскапывать корпус вертолёта. Надо было только грести песок не вниз, а вверх, и тогда ветер, этот трудолюбивый помощник, заботливо уносил песок вверх по дюне. Докопавшись до иллюминатора, я заглянул внутрь: в кабине и транспортном отсеке было слишком темно чтобы что-то рассмотреть в сумерках. Я решил копать дальше, чтобы добраться до двери или любого окна, через которое я мог залезть внутрь.
Через полчаса я всё-таки нашёл вполне культурную дверь, но открыть её не смог – заперта изнутри. Хотел было отчаяться, но ветер услужливо приоткрыл мне стекло кабины пилота, к которому я сразу и подошёл. В нем было несколько трещин, одна или две дырки, в которые залетал песок. Я решил, что можно немного побыть вандалом, и рукояткой пистолета спокойно разбил толстое бронированное стекло. Как только оно рассыпалось, внутрь хлынул песок и стекло, но мне это было неважно.
На месте пилота сидел скелет. Самый настоящий, человеческий скелет. И сидел он тут уже очень долго – даже запаха не было. Возможно из-за вечной сухости и песка, он неплохо замумифицировался, поэтому никакой брезгливости я не испытывал, скорее любопытство. Я просунул морду дальше, и увидел что под его рукой лежит проржавевший насквозь пистолет Макарова, явно в разряженном виде, а в виске черепа была дырка. Оп-па...
Стыдно, человечишка.
Ещё раз оглянувшись, я залез внутрь целиком и сразу подобрал пистолет – шанс того, что из него можно будет стрелять были нулевыми. Больше в кабине ничего интересного не было, и я решил пробраться в пассажирский отсек, отгороженный от кабины пилота тонкой перегородкой с символической дверкой. Её я выбил с плеча и тут же зажал нос: вот тут тела явно гнили!
Через несколько минут я сунул нос обратно, но запах не желал выветриваться. Трупный – он самый стойкий, въедается даже в метал, но любопытство победило во мне брезгливость и я оказался в кромешной темноте, наедине уже с тремя скелетами. На улице темнело, но я решил наудачу пощёлкать выключателем на приборной доске пилота.
Вот блин!
То что лампочка загорелась, испугало мне гораздо больше, чем сотня человеческих трупов. Как? Да и... непонятно... Сколько тут пролежала батарея? Триста лет? Четыреста? Да у меня неиспользуемый фонарик разряжается за месяц в ноль!
Кажется бог, или как его там, мне сегодня помогал. Я даже боялся дотронуться до малюсенькой трёхвольтовой лампочки, боясь стряхнуть спираль внутри неё. Свет она давала чисто символический, но всё равно я смог рассмотреть пассажирский отсек.