Революционная сага
Шрифт:
— Смею вас заверить, что именно сюда они и ударят. — сказал Аристархов.
— Почему?
— Потому что это единственное не противоречащее здравому рассудку решение. В остальных местах или нельзя прорваться вовсе или прорвешься в место еще хуже этого.
— Именно потому, что это кажется вам очевидным они поступят как-то иначе. Исполняйте мои распоряжения!
Ну а как ты такие распоряжения выполнишь? — думал Аристархов. — С таким друзьями не надо никаких врагов. Как распределить три пулемета на фронт в десять верст? Как размазать целый батальон на этой дистанции?
Потому новые приказы Аристархов раздавал быстро и максимально непонятно для штатского комиссара.
Люди забегали. Чугункин действительно, ровным счетом ничего не понимал в этой беготне, но вида не показывал, считая, что так и надо.
Впрочем, пулеметы с холмов все же пришлось убрать — оставили только один, установленный на телеге, которая стояла на дороге.
В это время Аристархов ругал себя — и как его угораздило ввязаться в эту историю? Внутренний голос отвечал: а что, разве были варианты?
Да нет, признаться, выбор был. Можно было, к примеру, податься в карательный отряд.
Работы там было много: в губернии шумят мужички, то и дело кого-то вырезают.
Крестьяне ведь очень недовольны продразверсткой. Отдельно недовольны тем, что зерно, собранное часто на крови, потом попросту сгнивает. Не знают люди пришлые, что с этим зерном делать, как его хранить, распределять…
Оно-то как было: крестьяне везли в город еду, получали в обмен мануфактуру или скобяные изделия к примеру.
А сейчас заводы стоят, рабочие заняты революцией, то есть не работают. Спрашивается: за кой ляд кормить бездельников?
Вместе с продразверсткой часто приходят агитаторы, которые объясняли, что это временные жертвы во имя мировой революции. Агитаторы вообще были забавными, наивными людьми, над ними можно было бы вволю посмеяться да вытолкать их за околицу. Только за их спинами стояли люди иные, с винтовками. Их лица были суровы, ведь если они не отнимут этот хлеб, то голодными останутся уже их дети, жены в городах.
Воевать с крестьянами было не в пример легче, чем, скажем, с белогвардейцами, не говоря уж про немцев. Но детские слезы били сильней, чем пулеметы, попадали прямо в сердце.
Потому, когда появилась задача найти и ликвидировать банду Костылева, Аристархов устроил так, чтоб это задание поручили его батальону.
Казалось, что это задание хоть и не сильно простое, но более привычное задание: найти и уничтожить.
Однако, довольно скоро выяснилось, что власти у него не больше чем у свадебного генерала. Любой его приказ может отменить комиссар, да и к тому же солдаты в батальоне, особенно из последнего пополнения довольно часто имели собственное мнение.
Да и все остальное…
— Жаль, что у нас все пулеметы — «Льюисы».
– задумчиво проговорил Аристархов. — Хоть бы один «Максимка» был…
— Любите отечественную технику? — улыбнулся Чугункин. — Вы патриот?
— Патриот… Но к оружию это отношения не имеет. У «Льюиса» диск маленький. У «Максима» укладка же на две с половиной сотни патронов…
— Товарищ Аристархов, простите, но вы перестраховщик! Вы же сами говорили — противник имеет сотню сабель. Хватит одного пулемета системы «Льюс»! Всего два диска, да винтовки солдат, и с противником будет покончено!
— Кстати, пулемет «Максим»…
Но он прервался.
В деревне явно что-то происходило. Меж домов, сараев то и дело мелькали всадники. Вот из деревни показалась колонна — пресловутая сотня и две тачанки.
Аристархов сбежал с холма вниз, к телеге с пулеметом. Комиссар следовал за ним.
На лице Чугункина легко читался испуг: он совершенно честно не ожидал прорыва здесь. Но к его счастью, никого его лицо не волновало.
Все, кроме него, через прорези прицелов, смотрели на наступающую кавалерию.
Хватило бы, вероятно одного выстрела шрапнелью, — думал Аристархов, — что покончить с ними.
Ан нет, прут как на параде… Создавалось впечатление, будто знают они, что здесь только один пулемет и людей с сотню…
От деревни бандитская сотня шла на рысях. И только когда до холмов оставалось с четверть версты, пустила лошадей в карьер, рассыпавшись неширокой лавой. Даже за грохотом копыт было слышно, как сотня шашек вышла из ножен.
Кто-то пальнул из винтовки. Кажется, промазал. Оглянулся на комбата. Тот посмотрел на стрелявшего и покачал головой: рано.
Все ближе и ближе полторы сотни саженей, сотня…
Когда до лавы осталось саженей семьдесят, Аристархов скомандовал:
— Огонь!
Закашлял «Льюис», ударили винтовки, сам Аристархов палил из своего пистолета.
Казалось, вот сейчас живая масса столкнется со свинцовым ливнем, споткнется, рухнет наземь. Погибшие на полном скаку лошади сомнут траву, вспашут землю.
Мгновение, второе.
Сейчас…
Но нет, лава неслась дальше. Кто-то из солдат беспокойно оглядывался, перезаряжал винтовки. Пулеметчик косился на пулемет.
Выпущенные пули не причиняли наступающим никакого вреда.
Когда до противника оставалось саженей двадцать, комбат отдал приказ:
— Отходить на холм! Уйти с дороги!
Впрочем, не будь этого приказа, и через мгновение бы солдаты побежали сами. Да что там: за грохотом копыт, оружия и сердец, не все слышали тот приказ. И бежали по собственному разумению. Кто-то лез под телеги, кто-то совершенно испуганный бежал по дороге.
Остальные оттягивались на холмы, готовясь к круговой обороне. Но высоты совершенно не интересовали наступающих — они просто выходили из окружения. По ним по-прежнему стреляли, но пули все так же никому не причиняли вреда.