Революционная сага
Шрифт:
Немного подумав, продолжил.
— Я вот что подумал… А не объявить ли себя царем?.. Многие пытались.
— Пытались. — кивнул Лехто. — Да плохо кончили. Емельян Пугачев… Три Лжедмитрия… У первого еще что-то получилось, год поцарствовал…
— Ну, мне бы хоть годочек по-царски пожить.
Лехто посмотрел в глаза претенденту на престол так, что тот отвел взгляд. Афанасий понял, что сболтнул лишнего.
Потому затарторил быстро, дабы скрыть свою растерянность:
— Ведь страна, империя отчего рухнула? Оттого, что царь
Вообще-то с Аляской все обстояло сложней. Ее не продали, а сдали в аренду. На время попользоваться значит, в долг… Лехто так и сказал.
— В долг? — еще более оживился Афанасий. — В долг это хорошо! Возьмем с процентами! Долг надо отдавать! Попользовались и будет! А вот кому его отдавать? Николай Второй неизвестно где и непонятно жив ли. Стало быть Аляску надо вернуть мне! Природному царю Афанасию Первому!
И последнему, — подумал Лехто но промолчал.
— …И если вдруг со всей Россией у нас не выгорит, — продолжал Костылев. — мы там и осядем! На Аляске-то…
— Америка будет в восторге от такой перспективы — не выдержал колдун.
Впрочем, о такой вещи как сарказм, "природный царь", очевидно не подозревал.
— Так вот, о чем… — продолжал Костылев. — Аляска — на хрен. В Польше — Маннергейм, в Финляндии — Пилсудский.
— Наоборот…
— Неважно! Так вот, о чем я… Основой страны должна быть крепкая самодержавная вертикаль! Демократия нам вредна. Ибо выборы — это треволнения, а нашему народу волноваться нельзя ни в коем разе. Надобно чтоб без выборов — от сына к отцу. Вернее — наоборот. Для этого перво-наперво надобно восстановить крепостное право!
— За этим никто не пойдет, — покачал головой Лехто.
— Как это не пойдут!? — искренне возмутился Костылев. — Пойдут бывшие помещики-крепостники. Ну и будущие тоже… мы пообещаем тем, кто придет сейчас душ по пятьсот. А кто позже — тем только по двести. Вот помещики к нам и хлынут! А крепостнический строй — самый человечный. Только при нем человек — главное богатство.
— Помещиков мало.
— А помещики приведут своих будущих крепостных крестьян!
— А тем-то что обещать будешь?
— «Тем-то» это кому? Крестьянам? А мы им воли пообещаем! Как в Отечественную войну, в тысяча восемьсот двенадцатом… Ну и царя твердого… Да пойдут! Никуда не денутся! Все продумано.
— Все равно как-то странно. Зачем им бороться за то, чтоб их закрепостили, а потом освободили? Ведь они и без того свободны?
Колдун вздохнул горько: с какими идиотами приходится работать.
— В Европе нас не поймут-с… — сказал он.
— А
Костылев был явно рад тому, что вспомнил этакое редкое слово: «суверенная». Ну что попишешь — царь все-таки. Газеты читаем!
Лехто вздохнул еще раз. Одним глотком допил уже остывшее кофе. Завернул чашку в припасенную суконку — чтоб не разбить. Спрятал ее в баул.
Все же уезжает, — подумал Костылев.
— Ну а вас, я так думаю, первым же указом надо назначить придворным магом…
Убийственный, по мнению Костылева, аргумент, прозвучал совсем не так, как задумывалось. И сначала Афанасий решил, что колдуне его вовсе не расслышал. Собирался произнести аргумент снова, с надлежащей дикцией, но Лехто покачал головой:
— Пост придворного мага мне совершенно не нужен… Но хотя да, должен признать, какая-то правда в ваших словах есть. Пожалуй, мы возьмем их за основу.
«Мы», «возьмем»… — все эти слова подействовали на Костылев успокаивающе. Проскользнула нотка гордости: надо же какой он, Афанасий, умный. Все ловит просто на лету.
— Впрочем, — продолжил маг, — давайте поговорим о делах.
— О делах? — удивился Афанасий.
А о чем же они говорили только что?..
— Сегодня утром нас окружили. — Продолжил Лехто.
— Кто? Сколько?..
Ну вот… А так хорошо день начинался.
— Кажется красные, силами от батальона до двух. Думаю, около полудня пойдут на приступ. Потому я отдал распоряжения где-то к десяти готовиться к прорыву
Афанасий немного опешил: если колдун отдает в его сотне распоряжения, тогда какой из него, из Костылева царь?
Лехто, похоже, угадал мысли Афанасия:
— Да полно вам! Я просто не стал вас будить, беспокоить, сочтя, что вы заняты вопросами глобального планирования.
На столе рядом с жестянкой каши, куском хлеба в треноге стоял еще неубранный хрустальный шар.
Лехто щелкнул пальцами — внутри хрусталя поплыли картины: их село со стороны. Люди с винтовками, в дрянном обмундировании. Звезды на фуражках… Мелькнул пулемет… Вот человек отчего-то в солдатской шинели смотрит в бинокль, рядом с ним другой, одетый в кожанку.
На прорыв!
— Воевать надо по-суворовски, не числом, а умением. Тем паче… — хохотнул Клим Чугункин. — что численное превосходство у нас имеется.
— Ну и где вы видите численное превосходство? — печально спросил Аристархов.
При этом он смотрел в свой трофейный цейсовский бинокль. Глядел комбат в ту сторону, где вероятно, находился противник, но Чугункину показалось, что его собеседник вопрошает: где это самое преимущество? Где, я вас спрашиваю? В бинокль его рассмотреть не могу!
И сказано это было так спокойно, что Чугункин смутился:
— Ну как же… Вы же сами говорили, что у нас семьсот штыков… А у противника — полторы сотни…