Революционная сага
Шрифт:
Вероятно, он мог бы пригласить к своему столу кого-то из эскадрона, даже того же Костылева.
Но на его приглашение вряд ли бы кто откликнулся бы. А в случае если бы и кто и согласился, то, разумеется, из вежливости, чтоб не расстраивать колдуна. И приглашенные пили бы со страха не пьянея, с оглядкой, стараясь не сболтнуть чего лишнего.
К всеобщему счастью, Лехто никого и не звал. Он не хотел, чтобы в эскадроне видели его расслабленным. Арво в свою очередь боялся сказать что-то не то, такое что заставит потом свести в могилу собутыльника. Еще больше опасался что-то выболтать, но забыть об этом, и, следственно, не уничтожить свидетеля.
Меж тем, Лехто серьезно считал, что пить одному — довольно зазорно и вредно.
Потому вечером, придворный маг взял свой саквояж и отправился на край деревни, к дому местного гробовщика. Погибших в утреннем бою селян сносили именно сюда. Тут же лежало пять человек из сотни. Двое погибли при штурме деревни, и сюда же принесли казненных на виселице придуманной Лехто.
Лехто прошел мимо покойников, постоял некоторое время на пороге. Смотрел на деревню, на закат.
Затем открыл дверь и вошел в дом.
В мастерской у гробовщиков обычно пахнет хорошо, пахнет праздником, Рождеством и Новым Годом. Если принюхаться, первым делом чувствуешь запах сосновой стружки. Даже не потому что таковой больше всего, просто пахнет она ярче.
Но это пока глаза закрыты. А откроешь их — а вокруг гробы, крышки к ним да кресты.
Когда работы было много, то гробовщик спал в мастерской непосредственно в гробу. Если же работы не имелось — на топчане в комнате. По удобству и топчан и гроб были равноценны.
Вообще, говорят в гробах спать полезно, не то для осанки, не то вовсе для здоровья вообще. Наверняка это враки — иначе бы все спали в гробах, а в могилу опускали кровати.
Просто гробовщик кровать выгодно пропил — ибо напоминала она ему о покойнице-жене.
Несмотря на обилие работы за порогом, никакой активности в мастерской не наблюдалось.
Пылился рубанок. Стоял на верстаке сделанный до половины гроб.
На то была веская причина.
Местный гробовщик помер позапрошлым днем.
Гражданская война предоставляла много шансов не дожить до следующего утра, но старик-гробовщик умудрился помереть самостоятельно.
Четыре дня назад он налетел в темноте на штырь, пропорол живот. К лекарю обращаться не стал, понадеявшись на авось. Сам перевязал рану, предварительно промыв ее самогоном — известным целебным народным средством.
Рана сначала ныла, но гробовщик глушил боль тем же самогоном.
Однако, через два дня старик слег, но до последнего думал, что выкарабкается, и священник для соборования приглашен не был. Да и бежать за ним было некому — старик жил один.
Последние шесть часов — лежал в горячечном бреду. Казался тот старику обыкновенным похмельем, и перед ним не проносилась прошедшая жизнь, дела свершенные, недоделанные или вовсе неначатые.
Последние часы своего сознания старик пытался вспомнить, что же он такое выпил, что его так трусит. Но вроде нет, не пил ничего такого, нет…
Нашли его только утром, когда он уже остыл. Обнаружил сосед, заглянувший, дабы взять немного дюймовых гвоздей. Гвозди пришлось брать без спросу.
Новость о смерти гробовщика по деревне разнеслась быстро, но хоронить его не торопились — родственников у него не имелось.
К слову сказать, подобный случай уже имел место быть, когда скончалась бабулька в хате на краю деревни. Она пролежала там недели полторы. Люди обнесли все добро, вынесли имущество вплоть до надколотого горшка. А затем одной ночью хата запылала. Хату не тушили — разве что приходили погреться.
Последние два дня жизни гробовщик не топил печь. Тем более никто не стал возиться с печкой после его кончины. Потому в доме было довольно прохладно — за одну ночь все тепло вытекло в трубу, зато налился холод. Потому в доме было довольно зябко.
Лехто натолкал в печку дров, вытащил спички, но открыв коробку, раздумал. Словно выплюнул в печь заклинание. Тут же на бревнах заплясало веселое пламя. Поверх дров Лехто высыпал ведро угля. Из печи тут же пошел дым, огонь загудел низко и будто с усилием… Колдун удовлетворенно кивнул и закрыл печку.
Затем подошел к лежащему гробовщику. С момента смерти его так никто и не трогал. Гробовщик не выглядел спящим. Не выглядел он и умершим во сне. Он был полноценным мертвым, скончавшимся в муках. Туманный взгляд открытых глаз, искривленный рот. Мышцы уже окоченели, и вздумай его кто-то похоронить, глаза следовало бы прикрыть пятаками…
Впрочем…
Из своего саквояжа Лехто достал осьмериковый штоф с водкой. Поставил его на стол. Затем вытащил необходимые снадобья, влил одно в рот покойника. Целую минуту, а то и более произносил заклинание…
Ничего не произошло.
Колдун ругнулся: заклятие было долгим, достаточно произнести неверно одну букву, и в лучшем случае ничего не происходило. В худшем на зов заклинателя мог явиться какой-то демон или даже сама Смерть. Говорят, старуха имеет скверный характер, шуток не понимает. Вызовы ложными не признает, не любит уходить с пустыми руками…
Лехто произнес заклинание наново: теперь это заняло у него минуты полторы. Еще с четверть минуты ничего не происходило…
Попав в Небесную канцелярию, гробовщик стал в конец длинной очереди.
За эту душу ангелы и черти отнюдь не боролись. Даже наоборот. С учетом войны на земле, работы у конкурирующих организаций было невпроворот.
И в самом деле — гробовщик успел нарушить чуть не все заповеди, что не мешало быть ему почти мучеником.