Революция 2. Начало
Шрифт:
Теперь ему рукоплескал каждый. И внизу, среди думских представителей, и на наполненных любопытными балконах вспыхнул фейерверк из оваций и одобрительных выкриков.
Председатель Родзянко призывал к порядку и просил Керенского удалиться, но дело было сделано. Орел будто впился в ладонь Александра Федоровича и не желал более отпускать.
Прорвавшись сквозь заслон рукопожатий, Керенский помчался домой.
Магическая фигурка пекла кожу ладони. Мысль о случившемся небывалом успехе возбуждала, заставляя двигаться все быстрей и быстрей. От предвкушения
Было и еще одно обстоятельство, наполнявшее Керенского душевным трепетом. Как только он впервые услышал об убийстве Распутина, ему нестерпимо захотелось позвонить антиквару Райли и отдать Орла. В чудесной силе артефакта Александр Федорович убедился сразу после разговора с Пуришкевичем и твердо решил не возвращать фигурку резиденту английских масонов. Но немыслимое, противоестественное желание вдруг кольнуло его сегодня в самое сердце. Оно ширилось внутри Керенского и росло, вопреки всем его стараниям.
Пытаясь не обращать внимания на скребущее изнутри чувство, Керенский подходил к дому. Александр Федорович остановился у парадного и по привычке глянул через плечо. Дневной филер отстоял уже свою смену. Шутки ради Керенский всегда приветствовал вновь заступивших бедолаг. Ожидания не оправдались — облюбованное соглядатаями место у афишной тумбы пустовало.
«Должно быть, погреться зашел», — подумал Керенский, поднимаясь по ступеням.
Шпик действительно находился в парадном. Он лежал у самой батареи на лестничной клетке между вторым и третьим этажами. Напротив него на ступеньке сидел некто в пальто на волчьем меху и тискал в ручищах каракулевую шапку.
— Сергей Петрович? — охнул Керенский, распознав в мужике давешнего знакомца. — Вы как тут?
Рождественский обратил на него мутный взгляд. Керенский вдруг понял, что пальто на капитане явно с чужого плеча.
— Супруга ваша сказала, — медленно произнес Рождественский, — что вас дома нет еще. Вот, — кивнул он на филера, — жду.
— Это вы его так? — вскинул бровь Керенский.
Рождественский еще раз кивнул.
— Придушил маленько, — сложил он ручищи в борцовский захват.
От капитана крепко разило водкой и табаком.
— Да что стряслось-то?! — воскликнул Александр Федорович. — На вас же лица нет!
И тут Рождественского будто прорвало. Он утирал ушанкой брызнувшие слезы и говорил, говорил взахлеб. Прерывался, только чтоб набрать воздуха, и говорил дальше.
— Не убивал я его! Не у-би-вал! Ты же мне веришь, Скорый? — выплеснув все, Рождественский вдруг перешел на «ты». Губы здоровяка тряслись. — Ведь веришь?
Александр Федорович поверил сразу, несмотря на то что понимал — капитан изрядно пьян. И в задание охранки, откуда, как выяснилось, был его летний попутчик. И в двух налетчиков, одетых будто одинаковые злодеи из синематографа. И в невиновность Рождественского. Керенского тревожило другое — предметы Распутина. Он крутил в руках отданную капитаном шкатулку и, кажется, догадывался, кем могли оказаться встретившиеся капитану грабители.
— Я вам верю, Сергей Петрович, — честно признался Керенский. —
От треснувших ребер Александра Федоровича уберег филер. Он коротко всхлипнул и заворочался на полу.
Рождественский, будто охотничий пес, замер. На лице его мелькнула нехорошая усмешка. Он резко развернулся к шпику, но Керенский ухватил его за рукав:
— Не стоит!
— Он нас видел, — возразил Рождественский.
Керенский заслонил собой филера.
— Есть и другой способ. — Александр Федорович сунул руку в карман и присел перед шпиком на корточки. — Тебя как звать-то, голубчик?
— Ми-митрофаном, — напуганно промямлил тот.
— Вот что, Митрофан, — ласково продолжал Керенский. — Дуй-ка на улицу да поймай нам извозчика. Ехать будем к Большой Северной гостинице.
Филер мелко закивал.
— И вот еще что, Митрофан. Ни меня, ни вот этого милого господина, — Керенский выдержал паузу, — ты сегодня не видел. Ясно?
— Так точно! — кряхтя и покашливая, шпик поднялся и заковылял вниз по лестнице.
Через три минуты у парадного встал экипаж.
— Как вы это сделали? — изумленно прошептал Рождественский.
Керенский глянул на него сияющими разноцветными глазами. Один лучился зеленью, другой — синевой.
— Сила убеждения, капитан, — хохотнул он. — Только и всего!
— Я подполковник, — прошептал Рождественский.
— Это больше не имеет никакого значения. — Керенский махнул рукой и взял Рождественского под локоть. — Едемте, Сергей Петрович. У нас впереди еще куча дел. Вам нужно основательно выспаться.
Глава восьмая. В лабиринтах отчаяния
Российская империя, Царское Село, Петроград, 21 декабря 1916 года
Государю не спалось. Пропитанную потом перину словно набили холодным песком. Тяжелое одеяло давило на грудь, мешало дышать. Царя лихорадило. Ни выпитый графин коньяку, ни пылающий камин не помогали согреться.
Неведомая болезнь сотрясала дрожью тело, выкручивала мышцы. Отдаваясь ноющей, свербящей болью в суставах, леденила руки и ноги. Николай скрипел зубами и метался по постели. Помимо телесной хвори, внутри государя бесновался страх. Постепенно перерастая в животный ужас, он полностью подчинял разум, доводя до духовного паралича.
— Господи, укрепи и помилуй, — сухими губами шептал в пустоту император. — Господи, дай мне сил и огради меня. Боже!
Отчаянная молитва спасала на краткие мгновения. Виски государя пульсировали, сердце отдавалось в них пудовыми молотами. Сабельный шрам, полученный когда-то в Японии, горел, словно свежая рана. Под закрытыми веками расцветали вспышками алые бутоны, резали глаза.
Но страшнее изнуряющей боли терзали Николая мысли. Раз за разом они возвращались, подобно волнам клокочущего прибоя. Приносили с собой невыносимые, сбивающие дыхание приступы паники.