Революция абсурда
Шрифт:
– Ааа, на тебе наживаться не будем. В нашей кибертеке этого добра навалом, Индийские по Японскому патенту. Оплатит ОМС. Воровство органа входит в страховку. Не ссы, мы тебя порежем качественно: будет похоже на нападение!
– Странно, что ты просишь оставить его в живых, я и сам хотел.
– Незачем уничтожать такое на редкость работоспособное отребье.
Проснулся я после энцефалоимпульсного наркоза: с нейрочипом не проблема отключить болевые зоны. Не все возможности чипа были открыты мне. Для форсированного обмена нейрочипа с нейронами мозга моя нервная труха вызовет эпилептический припадок – это верещание слабости, самозащита трухи, чтоб её не заменяли на
Выхожу в Нетборг через височный нейроимплант, простукиваю базы – Пронин сдержал обещание: мой QR чист, прилетела компенсация за суррогат, а на животе красовались толстенные шрамы, заращенные лазерной склейкой, можно функционировать практически в нормальном режиме. Под рукой, которую я не сразу осознал, потело заключение с пятнадцатью печатями и жирной подписью, что данные с наружной камеры «Киберсоник» не являются монтажом, где якобы мне распотешили брюхо уличные хирурги, изъяли селезёнку и бросили подыхать.
Я ожидал чего-то большего после пробуждения, перезагрузки или же отката в счастливое неведенье…. Кстати, экспресс недалеко. Я сполз со стола и встретился с «божиим одуванчиком» в рабочих пятнах крови на хирургическом халате, человеком с холодной душей и выверенными движениями. Мы напряглись, потому что оба чувствовали: происходит нечто неправильное. Он совершенно не гордился своей работой – в мимике я это уловил. Его лицо было скрыто медицинской маской. Он специально её не снимал, через секунд пять я понял, почему:
– Вали отсюда нахер! – огулял он.
– А! Проснулся! – влетел Пронин. Мы на всякий случай всё остальное проверили: сердце, почки. Приходи ещё! Знай, ты теперь почётный донор, на твой QR завязана постоянная скидка в пятнадцать процентов в любой кибертеке страны в благодарность за спасение имиджевого директора нашей компании…
Одуванчик замер и смотрел на меня, как на последнюю мразь. Я бы ни за что не встретился с этим человеком вновь. Недолго Пронин любовался моей прострацией:
– Мой пасынок – имиджевый директор «Киберсоника», ясно?! Сестрёнка тебя, наверное, совсем потеряла, но за отстёгнутые деньжата, простит.
Я покинул «Киберсоник» в спешке, точно я был преступником: я не выпрашивал своей пожертвованной селезёнкой пожизненную скидку, я чувствовал себя недостойным даже манной каши. Послеоперационная слабость? Приятно на это валить. Через триста метров меня встречает патрульный с ищейкиной улыбкой, рядом служебная овчарка, в руках у него пластиковый пакет с нечто органическим… предположительно, из урны в двух шагах. Селезёнка в пакете! Я планомерно приближаюсь – наши взгляды врезаются: чесалось бежать что есть мочи. Мой живот прижимается к позвоночнику, я прохожу мимо, застёгнутый на все пуговицы, в натянутой кепке по самые брови с опознавательной эмблемой городской службы доставки. Я сел в экспресс, но страх не отпускает. Что мы имеем на текущий момент? – синхронное колыхание стерильных подмышек в экспрессе, массовое поражение сознаний новой общественной нормой – соблюдать нейтральный аромат в местах массовых скоплений. Не это ли повальное подчинение так меня пугает? Люди тысячи лет потели и не печалились. За новыми совершенствованиями наших тел мы идём в гору, но на самом деле спускаемся к аксиоме, что исходное человечество – тупиковый вид; если бы эволюция не оступилась, обезьяна никогда не заговорила бы.
Я жадно дышал: нашлись сочувствующие и придавили плотнее к окну. Детальное знакомство с патрульным могло закончиться принудительным выпарыванием из меня всех незаконных кибернетических «штук» и вряд ли ради меня использовали лазерную склейку, максимум – полосная операция со скобами, пущенными по третьему кругу.
Я прижимаюсь с головой к бронированному холодному стеклу. «Чувствуешь эту грань?» Сегодняшнее происшествие с внедрённым синтезированным селезёночным суррогатом приручает меня к мысли, что грани давно нет. Половина подростков – ходячие экспонаты киберимплантов, а старшее поколение – сплошь киборги. Такая ситуация страшна, особенно для людей без клинических проблем. Из-за нейрочипа каждый из нас является гибридной интеллектуальный системой, сочетающей естественный интеллект и ИИ, с каждым днём человеческое размывается. Не зря же принят закон об ограничении кибернизации. По сути все киборги являются вариацией ИИ и лишены гражданских прав, как машины, которые в любой момент можно уничтожить при потери контроля. У нас нет контроля, кроме как фантазии, что мы можем всё контролировать. Единственное, что смогли – это занести себя в Красную книгу как вымирающий вид: наши подмышки давно вымерли.
«Искусственные разговорные существа», «Искусственные сексуальные существа»: с 2000-х по 2060-е часто придумывали подобные ИИ, имитирующие. Никто не мог предположить, что эти невинные придумки обретут угрожающую мощь с претензиями на самодостаточность. Эта неисследованная мощь подогревает наши амбиции. Мы мечемся, но не движемся вперёд. Пока никто официально не признал ИИ разумом. Что ж… я признаю. Меня тянет завершить переход в полного киборга, и не своим умом я этого хочу.
Последним рывком в качестве подпрограммы нейрочипов стали нейросети из OLAP-персептронов, которые в полном объёме задействуются только у киборгов. Эти сети накапливают информацию о владельце, предпочтения, привычки, обучаются с высокой точностью, а после забирают с мозга 85% нагрузки, после чего с объекта снимается статус человека. У людей нейрочип работает на базовых 15% и лишь иногда при 80%. Мозг киборгов руководит рефлексами, используется как буфер, а решения полностью принимает ИИ. Перебалансировка нейрочипа на меньшую нагрузку невозможна: не удивительно, ведь это повторяет основной закон эволюции: высшее при благоприятных факторах никогда не стремится к низшему.
Жаль, мы не понимаем, как было бы хорошо, если бы наши мозги были самодостаточны, но мы слишком заняты самоуничтожением.
Вот и мой выход – Чертаново.
– Даша, я вернулся.
Я вынужден делить жилые метры с сестрой Дашей. Четвёртый год мы вошкаемся в наследии родительских кирпичей, на двенадцати квадратах общежития, выживаем как можем, чтобы разъехаться. Казалось, я сцепился с сестрой пожизненно, как только согласился на такое тесное сосуществование. С тех пор крики не шелохнутся на моих губах, а склоки существуют как узаконенное явление. Я утыкаюсь в спину сестре своим житьём на раскладушке и оттаптываю торчащими ногами её ширму, которая залегла между нами, как пожирающая недосказанность. Даша отвоевала своё право устраивать за ширмой Армагедон. Я не противился. Даша вебкам-модель. Она хранит в стоптанном ботинке банковские карточки, которые пополнялись донатами, чтоб однажды оплатить нашу радостную разлуку. Дашин гардероб разложен по мусорным пакетам, как распиленные надежды. Она копила деньги на замену стандартного нейрочипа на новый с расширенной калибровкой под нервную систему. Каждый день «последний рывок» Даши сводился к торговле телом за донаты. Мне некогда тухнуть с её грешками, в моей голове чип-днище, как у неё, я уродуюсь, как проклятый, чтобы заменить наши дешёвки. Я научился дремать под бучу за ширмами, моё негодование овито леностью и, похоже, атрофировалось. Было бы куда беспокойней, если бы Даша прекратила свои изыскания: в тихие минуты в ней оживает личность, которую я когда-то знал – это больнее, чем бороться с нашими судьбами.
Через час тишина бомбила по вискам. Тикающее сердце запустило обратный отсчёт. Сестра шебаршилась за ширмой рывками, как крольчиха в сене: силуэт мало напоминал человеческий. Я отдался раскладушке и практически ушёл в сон. Стоны сестры повергли меня в ужас. Едва ощущая свои нервы, я скатился, подполз и припал к прорези ширмы, чтоб узреть экстатическое неистовство сестры: бёдра её самопроизвольно сокращались, груди болтались и требовали ласки, лицо расправилось и содрогнулось в немом блаженстве. Она замерла, заезженная сладострастием. Вся кровь моя спустилась в одну вену. Чего скрывать – я вожделел свою сестру, моя похоть выросла как двойник без морали от сильнейшего изнурения двенадцатью квадратами, Даша хоть и сестра, но в первую очередь женщина: наши интимные подробности от такой тесноты всегда на виду поднимают нечто запретное. Я мутировал психически, а она сошла с ума. Очень тихо… я волновался, не скончалась ли она, и коротко заглянул за ширму: она ждала указаний от клиента с ником «Мамкин_Внук»: