Революция абсурда
Шрифт:
– Приласкай своего дружка.
Я хотел быть на месте этого упыря. Неужели это единственный способ познать её? Зачем ревную к ноутбуку? «Мамкин_Внук» видел, как я подглядываю, и хотел разнообразия. Сестра захлопнула ноутбук: в меня летели её пятки, кулаки, я терпел это избиение богиней, впитывал её силу – это закрепляло во мне нечто запретное, мутировавшее. Она дышала сквозь зубы, выдувая в пробоину ширмы горячий воздух, как из Сахары, била ладонями в пол, локти её мерцали, как угрожающее остриё.
«Совсем сбрендила…». – Я вскарабкался на раскладушку. Голова сестры выглянула на мгновенье: дымчатые глаза заболачивались слезами, я непоколебим. Она привлекательна, когда спит, упёршись нижней челюстью
– Нейрочипы снова подорожали! Мамкин Внук, жадный извращуга! В бан! Ты чего приполз? Забыл, как титька выглядит? – сестра мерцала от негодования.
– Ты даже меня пугаешь, Даша! Нужно располагать людей, чтоб тебе платили!
– Мне платят! Побольше твоего! И даже мысли мои воруют!
– Только не начинай.
– Я записываю! – Даша трясла чулки. Я не понимал, как эти пустые удавы берегут память Даши.
– Всё там! В тетради! – она целилась скрученными чулками в ширму.
– … Надеюсь, я не увижу тебя с гусиным пером над берестой. Даша, нейроинтерфейс тебе на что? Представила – мысль сгрузилась в нейрочип, затем в мозг, тебе ли объяснять механизм конвертации?
– Это старьё, – Даша постукала по голове, – барахлит! Память стирается, Антон! Я бы никогда… Я даже не помню…
– Не помнишь или ничего не было? Не старайся, дружок. – Мне надоели её бредни.
Сестра талдычила полгода, что через нейрочипы избирательно утекает память и приходится прибегать к позорным рукописным пережиткам. После на неё обрушилась вебкамовская напасть (Не в этом ли причина трудоголизма сестры, чтоб заглушить своё безумие?)
Наша жизнь не всегда была дурной. В 2105 году я учился в Бауманке по специальности инженер метаматериалов и наносимбиотики. Сестра училась немного ранее. Нагрузка росла как мусорные баки, но этот хлам очень дорого стоил, добывался через кредиты, притом порог усвояемости достаточно узок, человеческая память – то ещё решето, а касательно анализатора многие приходят к неверным выводам: мы расстаёмся, сходимся, просим прощения – всё это рефлексии неспособности чётко выстроить цепочку, взвесить каждый фактор, непостижимая близорукость мышления. Я продолжал учиться и сомневался, что доберусь до диплома, сошёл в безумство витаминов и выиграл процента три запоминаемости при затраченных миллионах нервных клеток. Я стал чуть меньше забывать и чуть качественней сходить с ума. Всем учащимся на втором курсе внедряли студенческий нейрочип со слабыми характеристиками, стало чуточку легче учиться. Тогда я поверил в свою крутость и немного пошаманил Open Source нейроинтерфейс, после чего курсовые со сложными расчётами вымещались за час. Я выбрался из отстающих и продолжал адаптировать свой нейрочип, пока действовала студенческая лицензия. Сейчас я понимаю, что максимум, что из меня выросло бы – это эникейщик, если бы я работал только на хорошие оценки. Я шёл за тенденциями и прокачался в написании прошивок для чипов, добавил алгоритм стохастического поиска, поскольку студенческие чипы не вывозили нагрузку. Нейрочип или код – нужно было что-то менять. Я исключил языковые пакеты и распознавание графики, я не давал никаких гарантий, но никто и за деньги не обещал сделать нечто приличное. Лабораторная работа со среднесложными расчётами ваялась за минут пятнадцать – все радовались и шли радостно бухать. Только я не расслаблялся, поскольку папаня приносил неутешительные новости о каком-то беспрофильном обучение, о новой задаче образования – не обучить, а научить работать с данными. Бредили поиском изящных решений, пропагандировалась мысль, что выброшенные знания порождают непроявленных гениев. Знания должны приобрести формы, отличные от помойки: коллекции формул, текстов, статистики, заметок можно псевдонаучно систематизировать с помощью нейроинтерфейса ассоциативными рядами. Тогда научные помойки имели бы смысл, потому что их в любой момент можно воззвать, как собственную руку.
Несколько компаний схватились дорабатывать Нейрочип. В АО «ЗАСЛОНЕ» велись разработки первой модели нейрочипа и опыты по нейросенсорной дрессировке гамбийских крыс, что низводило задачу до плевка, хлопка и притопа: крысы выучились общаться между собой придуманным языком через постукивания хвостами при помощи рефлексивного набора инструкций. Все думали, что разработки тормознутся на этапе игрищ с крысиными хвостами, но Правительство одобрило развитие эксперимента для военных и узконаучных нужд. Через три месяца «ЗАСЛОН» представил нейрочип на базе гибридного органического микропроцессора с фотонными транзисторами. Люди заменили крыс, а хвосты – набором формул и теорем. Образование стало бесплатным, но нейрочипы обходятся в разы дороже, чем традиционные учебные богаделенки с профессорами и доцентами.
Мой отец умер через два для после увольнения. Я не поддался завышенным ожиданиям, что новые чипы раздадут бесплатно, и копил деньги.
Теперь бесплатные плюшки и близость к кастовому дну определялась скоростью обмена данными между чипом и мозгом.
Синтетические тесты измерения скорости не являлись чем-то новым: идею вычислять «нечто» по алгоритму передрали у майнеров, только вычислялась не криптовалюта, а целые судьбы.
Эйнштейнов больше не стало, а вот отщепенцев развелось предостаточно. Проваленные синтетические тесты срывали с социальной лестницы не хуже алкоголизма, игромании, наступает резкий стук, быстрым тактом, воспроизводятся некие «вычисления» непреклонным, умным нейрочипом. Всего три вычислительных такта и решают судьбу. Мир купается в цифровом аду – в официанты при загубленных тестах не подашься, а всё потому, что каждый человек в любой момент должен был готов покинуть удобное стойло и моментально перепрофилироваться в физика или биолога. По ассоциативным связям в своей голове можно быстро отрыть любую информацию. Синтетические тесты расслоили общество на «сливки», «середнячков» и «отщепенцев»; «киборги» стояли отдельной кастой, существовали на всех уровнях, причём киборгов большинство.
Морщится день, заступает сон – ненавистное состояние для меня. Во сне воспроизводятся грозные пики – отставание на три десятые процента, вычислительные такты закрываются синяками печатей, удостоверяющих мою интеллектуальную негодностью к высшим вычислениям – это щелчки могилы под ласканье слёз валерьянкой. Из-за вычислительного абсурда мы с сестрой вылетели из Бауманки. Это было до странности приятное событие: мы много чего нахватались в маргинальной среде, связанного с факторной памятью ИИ, после достойных вознаграждений осознали свою «продвинутость» и писали небольшие патчи для киборгов, чтоб переводить неиспользуемое питание на более прожорливые импланты. Мы с лёгкостью покоряли код, но остались неполноценными особями: провалы в синтетических тестах записывались в медицинскую карту, как неизлечимая болезнь, и привязывались к индивидуальному QR. Нередко наблюдался необъяснимый феномен, когда нейрочипы одних и тех же моделей в разных головах давали большое расхождения в синтетических тестах.
Конец ознакомительного фрагмента.