Революция щелкунчиков
Шрифт:
— Эй! — крикнула она, спрыгнула на землю и побежала вдогонку. — Ник!
Он подождал, пока она не схватила его за руку, и сказал:
— Я должен быть здесь, Мэри. Это моя работа.
— А моя работа — заботиться, чтобы тебя не ранили...
— Тогда веди меня.
— Эгей, Мэри! — услышала она голос Чорниэна из толпы. — Сюда! Отсюда хорошо видно!
Мысленно благодаря своего друга за приглашение, она осторожно двинулась в нужном направлении. Несколько игольчатых празов подвинулись, давая им дорогу. Лучше уж
— С возвращением, Ник, — сказал Чорниэн. Они с Чейлам расступились, создавая безопасное пространство для людей. — Вы как раз вовремя.
— То-то я и гляжу. Что происходит?
— Халемтат только что остриг сына Пилли за игру со щелкунчиком-Халемтатом. Ему не нравятся щелкунчики-Халемтаты.
Стоявший рядом праз с целыми иглами добавил:
— Халемтату много чего не нравится. Я думаю, что хороший принц должен хотя бы раза два в году потрещать иголками.
Мэри взглянула на Ника, он ухмыльнулся и объяснил:
— Примерный перевод такой: горожанин думает, что настоящему принцу полагается иметь чувство юмора, хотя бы минимальное.
— Потрещи иглами, Халемтат! — прокричали в толпе. — Посмотрим, как тебе это удастся!
— Верно! — послышался другой голос, и Мэри поняла, что кричит Чорниэн. — Потрещи иглами, великий принц щелкунчиков!
Вокруг них, со всех сторон, словно шум дождя по крыше, раздавался треск иголок. Мэри огляделась — по толпе катился смех, приводя иглы каждого праза в вибрирующее движение. Даже великий визирь коротко хохотнул, но быстро опомнился. Воротник его тревожно вздыбился.
Халемтат сохранял величественную неподвижность.
Чорниэн достал из сумки щелкунчика и орех. Сунул орех в ухмыляющуюся пасть куклы, нажал — щелчок прозвучал, словно взрыв. Откуда-то справа отозвался другой щелчок. Третий. Иголки затрещали с новой силой.
Гвардеец Халемтата подскочил к Чорниэну и вырвал щелкунчика из его рук. Потом оглянулся на Халемтата и крикнул:
— Он уже острижен. Что я должен делать?
— Принеси куклу мне, — приказал Халемтат.
Мэри с запозданием узнала ухмылку на деревянном лице игрушки. Гвардеец подал щелкунчика великому визирю — без сомнения, он тоже узнал этот оскал.
— Чьи это зубы постарались? — требовательно спросил Халемтат. Неостриженный праз пробрался сквозь толпу, гордо уселся на задние лапы и ответил:
— Мои! — И обратился к великому визирю, слегка потрескивая иглами, что означало едва сдерживаемый смех: — Что думаешь о моей работе, Кортен? Удивляешься? У тебя крепкие челюсти.
По толпе снова прокатился треск.
Халемтат уселся по-собачьи. Все его иглы стояли дыбом. Мэри прежде не видела, чтобы праз так ощетинивался.
— Молчать! — проревел Халемтат.
Толпа, удивленная то ли криком, то ли вздыбленной щетиной своего правителя, притихла. Чорниэн придвинулся к Мэри и Нику, чтобы держать их под защитой своего усеянного
— Это Тейтеп, — тихо сказал Ник.
— Я знаю. — Незаметно для себя она вцепилась в руку приятеля. Тейтеп... Он невозмутимо сидел на задних лапах — единственный не ощетинившийся праз. С таким же спокойствием он мог находиться в кабинете Мэри, обсуждая разные сорта дерева.
У Халемтата от ярости тряслась каждая игла. Он повернулся к гвардейцам и приказал:
— Остричь Тейтепа. Хашей.
— Нет! — воскликнула Мэри и кинулась вперед. Поняв, что кричала на земном языке, она открыла рот, чтобы повторить протест на местном. Однако Ник схватил ее и закрыл рот ладонью.
— Нет! — прокричал Чорниэн, словно переводя ее крик.
Мэри безуспешно пыталась вырваться из рук Ника, в бешенстве укусила приятеля за ладонь, затыкавшую ей рот. Он отдернул руку, однако хватки не ослабил. Женщина завопила, что есть силы:
— Это его убьет! Он истечет кровью до смерти! Пусти! — Она сильно ударила Ника каблуком, но он ухватил ее еще крепче.
Гвардеец достал ритуальные ножницы и подал их чиновнице, в обязанности которой входила стрижка. Она подняла инструмент вверх и проделала официальную демонстрацию, трижды разрезав воздух. При каждом щелчке ножниц толпа скандировала. «Нет! Нет! Нет!»
Ошеломленная чиновница заколебалась. Халемтат рявкнул на нее, и она перешла к завершению ритуала: повернулась, чтобы трижды щелкнуть в воздухе перед Халемтатом. На этот раз толпа пришла в неистовство. «Нет! — раздавалось после каждого щелчка. — Нет! Нет!»
Мэри задергалась изо всех сил, когда чиновница направилась к Тейтепу.
Но тут вмешался великий визирь.
— Остановитесь, — сказал он чиновнице и повернулся к Халемтату. — Изображен я. И я способен посмеяться над карикатурой. Почему же ты, Халемтат, не можешь смеяться? Какая-то хворь размягчила твои иглы, и они больше не трещат?
Мэри настолько опешила, что перестала сражаться с Ником. Хватка его ослабла, однако он не выпустил Мэри, продолжая прижимать к себе: получалось почти что объятие.
Но что теперь скажет Халемтат?
Правитель выхватил у чиновницы ритуальный инструмент и бросил к ногам Кортена.
— Ты, — сказал он. — Ты сделаешь Тейтепу хашей
— Нет, не сделаю. Мои-то иглы пока тверды и могут трещать. Чорниэн выбрал этот момент, чтобы прокричать:
— Потрещи иглами, Халемтат! Дай нам послушать, как они трещат! И без всякой команды, всякого сговора толпа принялась скандировать:
— Потрещи иглами! Потрещи иглами!
Халемтат свирепо огляделся. Он не был способен трещать иглами, даже если бы захотел — иглы стояли дыбом и не могли соприкоснуться. Правитель уставился на чиновницу, взглядом приказывая поднять ножницы и исполнить приговор. Но, к его изумлению, подданная проговорила в унисон с толпой: