Ревущие сороковые
Шрифт:
Мы уже пересекли тропик Козерога, когда. Ула Ростад потребовал собрать у промыслового трюма всех желающих начать практические занятия.
Добровольцев не оказалось. Старпому пришлось послать тех, кто был свободен от вахты. К промысловому трюму пришли боцман Дем-чук, рулевой Аркадий Трефолев, марсовый Василий Семячкин и Тоша Самалход. Взглянув на учеников, Ростад ухмыльнулся. Он понял, что постоянного состава не существует. Это его устраивало.
— Спиннинг, конечно, вам знаком? — спросил норвежец. — На китобойце мы имеем нечто
— Ясно. А вот чем наживлять? — поинтересовался Тоша.
— Наживлять, если так можно выразиться, лучше всего гранатой. Она взорвется внутри кита и поможет стальным лапам выйти из пазов. Лапы зацепят добычу… вот она и на крючке, или, как мы говорим, на лине. Но наша рыбка норовистая. Вываживать ее трудно. Иной блювал дергает с такой силой, на какую способен только полуторатысячный табун коней. Манильский трос рвется, как нитка. Чтобы этого не произошло, промысловый трюм начинен пружинами…
Ула Ростад показал на ряды толстых стальных пружин, расположенных в трюме по горизонтали и вертикали, и продолжал объяснять:
— Линь, на котором мечется кит, проходит через блоки, а они, как видите, связаны с пружинами. Девушка любит ласку, а сталь — смазку. В промысловом трюме ученики трудятся года два. Они учатся разбирать и смазывать пружины, сращивать и укладывать линь в тросовый ящик, изготовлять чекели, оклепывать цепи.
— Я могу обучить этому за две недели, — сказал боцман. — Зачем тратить два года?
Норвежец посмотрел на него с сожалением, как на неисправимого хвастуна, покачал головой и заметил:
— Быстро готовят только болтунов. В ваши годы не в ученики надо идти, а о боге думать.
— А как же ваш бог? — вмешался в разговор рулевой. — Он ведь не тянул. Сами говорили: за шесть дней небо, землю и всю живность сотворил. Правда, будь я в приемочной, комиссии, такую работу забраковал бы. Чистая халтура. Воды больше, чем суши. Куда это годится? Но за темпы… Мы просим, чтобы вы взяли с него пример и поступили бы с нами по-божески: учили не десять лет, а десять недель. А там мы пристреляемся. Я мины с одного выстрела подрывал, не подведу…
— Вам тоже незачем учиться, — оборвал его старик. — Из насмешника богохула гарпунера не получится. И вообще, кто из вас рассчитывает научиться бить китов быстро — может не ходить ко мне.
Ученики переглянулись меж собой, словно спрашивая: «Ну как — обидимся или нет?» И, видимо, решив обидеться, с официальной сухостью козырнули норвежцу и молча разошлись по своим каютам и кубрикам.
У промыслового трюма остался только Тоша Самалход, которому хотелось переквалифицироваться из камбузника в главные охотники.
Ула Ростад, не смутясь тем, что учеников осталось мало, велел Тоше вместе с Эриком протереть и смазать пружины.
К гарпунной пушке старик никого не подпускал. Он сам с каким-то торжественным видом снимал с нее чехол, не торопясь протирал промасленной ветошью трущиеся части, менял масло и вновь тщательно укрывал.
— Пушка — святая святых гарпунера, — говорил Ула Ростад. — Она любит одни руки.
НА АФРИКАНСКОЙ ЗЕМЛЕ
Ночи стали прохладными. По вечерам матросы уже не выносили на верхнюю палубу свои матрацы и подушки, а спали на койках в кубриках.
Флотилия подходила к южной оконечности Африканского материка. О близости земли первыми известили скрипучими голосами чайки, появившиеся над судами.
Вода приобрела зеленоватый оттенок. Мимо проплывали обрывки водорослей, плавник.
В полдень послышался крик марсового:
— Земля! Вижу землю!
Этот крик у моряков громок и радостен. Как бы они ни любили море, суша всегда желанна. Надоедает качаться на волнах и жить в железной коробке, хочется ощутить под ногами твердую землю. Пусть даже она не родная, но на ней зеленеют поля, поют птицы, шелестят листьями деревья.
Все население «Пингвина» высыпало наверх. Всем хотелось взглянуть, как она выглядит, эта африканская земля.
В бинокль можно было разглядеть высокую гору, похожую на серый массивный комод. Ее вершина словно была стесана гигантским рубанком.
«Это Столовая гора, — понял я. — Такой ее описывал Гончаров, плававший в прошлом веке».
Рядом высился уходящий в облака остроконечный Чертов пик. А с другой стороны Столовой горы вытянулась к морю желтоватая возвышенность, похожая на спящего льва. Лев, казалось, чутко дремал среди пестрых разбросанных в беспорядке камней. Это были дома, склады и судостроительные заводы крупнейшего южноафриканского порта Кейптауна.
В Кейптауне флотилии предстояло простоять не менее недели: нужно было подремонтиро-ваться и запастись свежими продуктами.
У внешнего рейда порта к флагману флотилии лихо подлетел небольшой катер с лоцманом и таможенными чиновниками.
Обычные формальности заняли немного времени, вскоре «Салют» передал китобойцам сигнал, чтобы все втягивались за ним в гавань.
Несмотря на то что Кейптаун стоит на стыке Индийского и Атлантического океанов, где оживленное движение, на рейде виднелось не много иностранных судов, а китобойных флотилий совсем не было. Они все уже ушли на промысел в Антарктику. Мы прибыли в Южное полушарие с опозданием.
На берегу нашу флотилию встречала толпа суетливых маклеров и торговцев. Тут же стояли грузчики и безработные моряки. Все они собрались у пирса в надежде получить хоть какой-нибудь заработок.
Как только китобойцы ошвартовались в отведенном месте, с флагмана был спущен трап.
На пристани появились рослые полицейские с дубинками в руках. Оттеснив толпу подальше от прибывших кораблей, стражи порядка с грозным видом принялись расхаживать вдоль пирса. На «Салют» они пропускали лишь представителей крупных фирм, инженеров судоремонтных заводов и оптовых торговцев. Вся мелкота оставалась в стороне и могла лишь издали, силясь перекричать друг друга, расхваливать свои товары.