Рейдер
Шрифт:
– Интересно… – взял в руки необычную ксерокопию Павлов. – А что это?
– Это список учеников одной очень закрытой школы в Латинской Америке, – прищурился Соломин, – и некто с оперативной кличкой Ион в этом списке есть.
Павлов думал. Он помнил, как относится к нацизму Вольдемар.
– Не надо ничего делать, – умоляюще посмотрел на него Соломин, – просто сообщи; пусть твои французы хотя бы на него посмотрят…
Артем с усилием потер лицо и вздохнул:
– Ничего не обещаю, но попрошу. Посмотрю, что ответят.
Соломин
– А Спирский… он в чем-нибудь виновен?
– По нашей линии нет, – покачал головой Соломин. – Не успел он туда по-настоящему голову сунуть… Повезло твоему новому подзащитному, сильно повезло…
Каприз
Когда Павлов вышел от Соломина, цейтнот уже приобретал катастрофические размеры. Прежде чем ехать на Петровку, 38 к Спирскому, он просто обязан был заехать в офис и взять бумаги, в частности, по Тригорску. Однако первое, с чем он столкнулся, были пробки, – народные избранники, с мигалками и достойным их статуса сопровождением, как назло, ехали теми же маршрутами. И даже в своем офисе он столкнулся с той же проблемой: один-единственный лифт был занят охраной владельца здания.
Артем не взялся бы сказать, зачем, но владелец обставлял свой приезд массой внешне эффектных, но вряд ли действительно эффективных оборонительных мероприятий вроде перекрытия Ильинки и блокирования лифта. Так произошло и в этот раз, а когда Павлов, потеряв уйму времени, забрал-таки бумаги, ему позвонили:
– Тарем Дранеевич?
Это был Фрид, и он звонил несколько не вовремя.
– Что случилось, Марк Минаевич?
– Загляни ко мне, если не трудно, Тарем Дранеевич… есть вопрос.
Павлов удивился, затем вздохнул и глянул на часы. Добраться на Петровку, 38 он еще успевал, но вот поработать с подзащитным… вряд ли.
– Еду.
Он понятия не имел, что понадобилось от него олигарху, но, когда адвокат оказался в приемной, стало ясно, что дело серьезнее, чем он мог предположить.
Фрид ждал Павлова в кабинете, пожал ему руку и сразу же провел в комнату переговоров со звуконепроницаемыми стенами и особым, защищающим от сканирования, экраном.
– У меня есть свои интересы в Тригорске, – первым делом поставил его в известность Фрид.
Павлов ждал: он понимал, что это лишь прелюдия.
– Но я хочу просить там, – поднял глаза в небо Фрид, – чтобы мне позволили не только завершить Тригорскую историю, но и поучаствовать в судьбе Спирского.
Адвокат удивился.
– А зачем вам Спирский?
– Талантлив, бестия, – пожал плечами Фрид, но поймал взгляд Павлова и понял, что ему не верят. – Ну, хорошо-хорошо… может старый, заслуженный миллиардер иметь свои капризы?
Павлов пожал плечами. Он понятия не имел, что задумал Фрид. Он даже не хотел говорить Фриду, что назначен защищать Спирского.
– Ваши планы – это только ваши планы.
Фрид, соглашаясь, кивнул.
– Мне может помешать лишь одно: если он по части ФСБ что-нибудь натворил… Я слышал, его только поэтому… на самом деле, и закрыли.
Павлов быстро перебрал в голове разговор с Соломиным и решил, что кое-что сказать можно.
– Не беспокойтесь, – успокаивающе сказал он, – не успел ваш подзащитный по-настоящему туда голову сунуть. Просто не успел…
По здравом размышлении, Петр Петрович был даже рад, что у него не вышла операция с тригорскими бумагами до конца. Меньше работы прокурору, а ему ближе назад, к работе. А если эту адвокатессу – Любарскую или Любомирскую – он точно не помнил, все-таки уговорят его защищать…
«Да и этот Йон…» – Спирский крякнул и повернулся на койке на другой бок.
Когда они прощались и Йон, уважительно склонившись, сказал какой-то комплимент, обдав его свежим дыханием только что рассосанной таблеточки, Петр Петрович сделал глупость.
– Вы знаете, мистер Йон… Мне неудобно просить вас…
Йон усмехнулся, по-своему истолковав замешательство Петра.
– Просите, что хотите, компаньон.
Петя набрался решимости и попросил:
– Снимите очки!
Йон на мгновенье замер, а затем расхохотался в голос, и этот смех был резким, колючим и неприятным. А затем «компаньон и заказчик» легко и ловко снял голубые очки, и Спирский пожалел обо всем. На него смотрели абсолютно белые, безжизненные рыбьи глаза.
– Эй, братан, – толкнули его в бок, – слышь, меня Алан зовут, давай меняться.
Петр Петрович открыл глаза и приподнялся. Рядом с койкой стоял один из сокамерников.
– Твои шузы больно мне глянулись, а я тебе свои топчаны подгоню. Замазали?!
Заросший с головы до ног щетиной любитель чужих автомобилей явно был настроен прибрать к рукам и чужие модельные лодочки, скроенные в далекой южной стране из кожи ящерицы и молодого аллигатора.
– Во, зырь, фирма! – совали ему чуть ли не в лицо стоптанные контрафактные кроссовки с надписью то ли АБИДАС, то ли АДИБАС. – Тебе на киче будет вольно в них топтаться, а мне скоро откидываться.
– Ну и что? – отодвинулся от провонявших кроссовок Спирский.
– На воле нужно показаться не уркаганом и не чмом, – серьезно, как ребенку, объяснил ему Алан, – а деловым кентом. Мне твои ботики в самый раз будут. Давай, снимай…
Петр Петрович насупился. Сопротивляться было бесполезно, тем более что с соседней койки за их возней давно уже наблюдал третий арестант, Саламбек.
«Быдло…» – подумал Петр Петрович, сел и нагнулся к ботинкам.
Те, кто сунул его сюда, никогда не оказывались в его положении сами, а потому не особенно заботились о том, как чувствует себя приличный человек в такой компании, – будь это хоть сын Краснова.
– Слышь, Алан, чего ты навалился на пацана, да?! – пружинисто поднялся с нар Саламбек.