Рейнтри: Инферно
Шрифт:
— Не навечно. — Он тяжело вздохнул. — Просто, пока…
— Пока — что?
— Пока не захочешь остаться.
Она улыбнулась в ответ на столь откровенное признание, запустив обе руки в его волосы.
— Я хочу остаться, — просто ответила она и поцеловала его в подбородок. — Но когда-нибудь могу захотеть уйти. Ты должен рискнуть, и, если этот день наступит, ты должен будешь меня отпустить. Я рискую не меньше, ведь может наступить день, когда ты больше не захочешь видеть меня рядом. Дай мне слово. Обещай, что никогда больше не используешь
Она видела, как бурлят в нем ярость и боязнь. Видела, как он стиснул зубы. Она понимала, о чем его просит; отказаться от силы — это наперекор всем его инстинктам — мужчины, равно как и дранира. Он обитал в двух мирах — нормальном и паранормальном. И в обоих он являлся боссом. И как ни сводил он к минимуму свою уникальность, боссом оставался. Не являйся он драниром Рэйнтри, инстинкт доминирования приходилось бы сдерживать, но реальность такова, какова она есть, и он был королем в этом мире.
Внезапно он отпустил ее и сделал шаг назад. Взгляд его был пронзительным и даже свирепым.
— Ты можешь идти.
Лорна с трудом подавила в себе протест, внезапно лишившись его прикосновения и тепла. Что он сказал?
— Ты разрешаешь мне, или это приказ?
— Обещание.
Внезапно ей стало трудно дышать. Губы задрожали, и она начала было что-то говорить, но он поднял руку, остановив ее:
— Кое-что еще.
— Что?
Его зеленые глаза почти горели решимостью.
— Если останешься… за себя не ручаюсь.
Справедливое предупреждение, подумала она. Голова немного кружилась. По телу пробежала легкая дрожь.
— Я остаюсь, — выговорила она, делая полшага вперед.
Полшага — это то, что она успела сделать прежде, чем он двинулся навстречу, и вся та сила, что до сего момента томилась в заключении, двинулась вместе с ним. Если она свободна, то и он тоже. Он подхватил ее на руки и понес в спальню с такой скоростью, что все поплыло у нее перед глазами. Время постепенного, осторожного соблазнения прошло — осталась лишь обнаженная страсть. Он бросил ее на кровать и опустился следом, стягивая с нее одежду грубыми, нетерпеливыми рывками, хоть она и помогала ему. Ее руки дрожали, когда она расстегивала пуговицы, «молнии» и крючки, ослабляла шнурки… Он сорвал с нее обувь и джинсы, пока она расстегивала его рубашку, снимал с нее нижнее белье, пока она расстегивала его ширинку, что затрудняла его огромная эрекция.
Он снял джинсы и шорты и откинул их ногой.
Лорна пыталась дотянуться до него, погладить его страждущую плоть, но он, подобно огромной волне, прижал ее своим весом к кровати. Он вошел в нее не осторожно, а жестко, быстро и сильно. Глубоко.
Она сдавленно вскрикнула, шокированная силой толчка, одновременно прогнувшись ему навстречу. Его жар обжигал ее внутри и снаружи. Он вышел из нее, вошел снова… И снова. В ее мозгу мелькнул упреждающий сигнал о том, что может означать этот жар, и она с трудом проговорила:
— Презерватив.
Он выругался, привстал и открыл ящик тумбочки. Первый презерватив он разорвал, когда натягивал. Снова выругался и уже осторожнее надел второй. Защитившись должным образом, он снова в нее вошел, и тела их застыли, прижавшись друг к другу, по мере того как чувство облегчения настигало их. Слезы лились по ее щекам. То был не оргазм. Скорее… освобождение. Словно не проходящая боль неожиданно покинула ее тело. То было окончание — не сексуальное, а нечто, идущее намного глубже. Как будто некая ее часть отсутствовала и вдруг появилась. Она чувствовала, что наполнена и что прежде не понимала своей опустошенности. Понимала, что сыта, прежде не зная, что испытывает голод.
Он приподнялся на руках, снова медленно опустился и вошел в нее.
— Не плачь, — пробормотал он, целуя слезы на ее мокром лице.
— Я не плачу, — ответила она. — Просто слезы сами текут.
— Ясно.
Он ответил так, словно все понял, и, может быть, так и есть. Двигаясь, он смотрел ей в глаза, наблюдая за ее реакцией и готовностью. Она одновременно была расслаблена и напряжена; расслаблена потому, что знала — он не оставит ее, а напряжена по причине нараставшего возбуждения.
Все произошло быстрее, чем она ожидала. Вместо того чтобы зародиться медленно, постепенно, оргазм настиг ее как внезапно налетевший вихрь и сотряс ее тело. Дантэ набрал обороты и кончил следом за ней.
Когда она снова смогла дышать, смогла открыть глаза, первым, что она увидела, был огонь. Все свечи в комнате горели.
— Скажи, почему ты отрицала свой дар?
Они лежали вместе. Голова ее покоилась на его плече, и оба они едва успели прийти в себя. Перевести дух после того, что, казалось, сродни катаклизму. Оба долго молчали и лишь поглаживали друг друга. Касания заменяли им слова. Слова утешения и признаний.
Она вздохнула. Впервые в жизни чувствуя, как детство со всеми его горестями отдаляется от нее.
— Думаю, ты и так знаешь. История отнюдь не оригинальна и не интересна.
— Возможно. Все равно расскажи.
Она улыбнулась, уткнувшись ему в плечо, довольная тем, что он не слишком настойчив, но улыбка ее увяла так же быстро, как появилась. Говорить о матери было трудно, невзирая на то что в последний раз она видела ее пятнадцать лет назад. Возможно, вспомнить ее с легкостью не удалось бы никогда, но, по крайней мере, боль и страх накатывали не сразу.
— Тяжелое детство. Но у многих детей оно тяжелее. Моя мать не сделала аборт лишь ради того, чтобы получать ежемесячный чек. Она повторяла это каждый месяц, когда он приходил. Помахивала конвертом у меня перед носом и говорила: «Вот единственная причина, по которой ты жива, маленькая дрянь». На эти деньги она покупала наркотики и выпивку.
Он ничего не ответил, лишь поджал губы.
Она устроилась поудобнее, прикорнув у его плеча, и лежала так, впитывая в себя его тепло. Она знала, что он горячий на ощупь, но приятно было осознавать, что это не игра ее воображения.