Рейнтри: Инферно
Шрифт:
— Постоянные пощечины, предметы, которыми она в меня бросала, — чашки, пустые винные бутылки, открывалка… Все, что подворачивалось ей под руку. Однажды она швырнула в меня банкой супа с куриной лапшой, попала в голову, и я потеряла сознание. Голова болела несколько дней. И она даже не поделилась со мной тем супом.
— Сколько тебе было лет?
— В то время… шесть, кажется. Я пошла в школу и узнала о числах. Иногда я пребывала в таком восторге, что просто не могла с кем-то не поделиться тем, что узнала в тот день. Мне оставалось поделиться лишь с ней. Она сказала моей учительнице, что я упала и ударилась головой о бордюр.
— О
— Я оказалась там в шестнадцать лет. Однажды она ушла и не вернулась. Помню… хоть она и рассказывала все время о том, как ненавидит меня, все равно мне казалось, будто часть меня ушла вместе с ней, потому что ее я знала. К тому времени я уже не была беспомощной, но в детстве… Маленькие дети всегда дорожат семьей, даже если ее трудно таковой назвать. — Она вздохнула. — Знаю, я слегка переборщила, когда ты упомянул ребенка. Прости. Ты не знал, а это одна из моих болевых точек.
Он улыбнулся уголком рта:
— Не расстраивайся снова, но я не шутил. Когда простая смертная рожает ребенка Рэйнтри, она сама становится Рэйнтри. Нет, мне неизвестны научные аспекты вышеизложенных процессов. Каким-то образом это связано с гормонами, смешением крови и тем, что ребенок становится генетической доминантой. Я не уверен, что наука способна хоть как-нибудь все это объяснить. Магии не обязательна логика.
Объяснение заинтриговало ее. Все, что она узнала о Рэйнтри, казалось невероятным. То был совсем иной мир, словно иная планета, и все же они существовали в рамках обычного мира. Хотя обычный мир о них и не знал, потому что, узнай он о них, существование их не просто изменилось бы, но и вовсе оказалось бы под угрозой. Лорна не обольщалась на предмет мира, в котором жила.
— А как же смертные мужчины, от которых рожают женщины Рэйнтри? Что меняет их?
— Ничего, — ответил Дантэ. — Они остаются людьми.
Это не казалось ей справедливым, и она так ему и сказала. Дантэ пожал плечами:
— Жизнь не идеальна. Привыкай.
И разве он не прав? Привыкать она умела. И еще она знала, что сейчас очень счастлива.
С десяток свечей, горевших в комнате, источали жар, от которого ей становилось неуютно. Оглянувшись на них, она вспомнила, что Дантэ и огонь шли в жизни рука об руку. Ей не нравился огонь. Она всегда будет бояться его. Но… жизнь не идеальна. Придется привыкать.
— Ты не мог бы погасить свечи? — спросила она.
Он приподнял голову с подушки и взглянул на них так, будто до этого не замечал, что они горят.
— Черт возьми. Конечно, сейчас.
Они потухли сами, как по команде, и лишь дым от фитилей тихонько взмыл к потолку.
Лорна оседлала его и поцеловала, улыбнувшись, почувствовав шевеление между бедер.
— А теперь, малыш, посмотрим, сумеешь ли ты их снова зажечь.
Глава 22
Воскресенье, утро
Она осталась.
Дантэ вернулся с балкона, где встретил рассвет, и с теплой улыбкой взглянул на Лорну, еще спящую в его кровати. Лишь макушка ее виднелась из-под края одеяла, и темно-рыжие волосы пылали на фоне белой подушки. Он хорошо понимал, как иногда важно укрыться с головой.
Она чувствовала себя в большей безопасности. Не совсем в безопасности — пока нет, — но почти. Когда он лежал с ней в постели, она спала вытянувшись, расслабившись и обняв его. Стоило ему подняться, и в течение пяти минут она сворачивалась калачиком, словно чего-то опасаясь. Однажды — может, не на этой неделе, и не в этом месяце, и даже не в этом году, но однажды — он надеялся увидеть ее распластавшейся во сне, с неприкрытой головой, а может, и неприкрытой вовсе. Тогда он понял бы, что ее страх ушел.
А когда у него исчезнет потребность то и дело проверять, где она находится, он будет знать, что ушел и его страх.
Он вовсе не проверял, где она; гордость не позволяла ему. Но потребность в этом и опасения присутствовали всегда.
В среду она не поехала с ним. Он позвонил в представительство «ягуара» и попросил прислать новую машину. Она осталась, чтобы получить ее. Продавец позвонил ему на мобильный и сообщил, что машина доставлена, но Дантэ ожидал, что Лорна тоже позвонит. Этого не случилось. Поскольку тем же утром к его дому доставили и ее машину — подержанную, немного ржавую, красную «тойоту-короллу», — он прекрасно понимал, что она свободна, она на колесах и в кармане у нее есть наличные. Если она хотела уехать, препятствовать он не мог. Он обещал.
Он хотел позвонить, просто чтобы убедиться, что она еще там, но не стал. Лорна могла уехать сразу, закончив разговор, так что звонить в любом случае не имело смысла. Единственное, что он мог — что и делал, — это надеяться. И молиться.
Он не урезал рабочий день. Что бы ни случилось, уехала она или осталась, а работа прежде всего. А потому был почти закат, когда он подъехал к дому, увидев, что ее машина по-прежнему стоит в его гараже, а новенький «ягуар» припаркован снаружи, отданный на милость палящему солнцу и песчаным ветрам. Пока он ставил машину на место, все, что он чувствовал, — это облегчение — такое, что едва не почувствовал слабость. Пропади пропадом этот «ягуар»; увидеть ее «короллу» на прежнем месте стоило дороже любой машины. Не важно, насколько дорогой.
Она встретила его в дверях кухни, в джинсовых шортиках и одной из его шелковых рубашек. Она хмурилась:
— Сейчас восемь тридцать. Я умираю от голода. Ты всегда возвращаешься так поздно? Есть идеи, чем нам заняться на ужин?
Он рассмеялся и приступил к делу, досконально объяснив ей, что ему хотелось бы съесть на ужин. В следующий раз она вспомнила о еде лишь после десяти.
В четверг Лорна отправилась в отель вместе с ним. Работа кипела в безумном темпе. Он получил разрешение на снос обугленных руин казино, чтобы иметь возможность начать новое строительство, и все проходило в такой жуткой спешке, что некоторые обязанности он даже возложил на нее, поскольку не мог находиться в двух местах одновременно. Он получал своего рода садистское удовольствие, наблюдая за тем, как она отдавала распоряжения Элу. Эл в любой ситуации оставался жизнерадостным человеком, но Лорне очень нравились ее новые обязанности, а он был просто доволен тем, что довольна она.
Во время ленча они поднялись в его номер и зажгли свечи. Дважды.
В пятницу она с ним не поехала, и чувство тревоги не покидало его весь день. Когда он вернулся домой и снова увидел ее машину, то испытал то же облегчение, что и в среду, и именно тогда его вдруг словно осенило: он любит ее. Это не просто секс и не мимолетная интрижка. Все по-настоящему. Он любит ее смелость, и храбрость, и ее раздражительность. Любит ее острый язычок, упрямство и ту ранимость, которую она столь тщательно скрывала от окружающих.