Рейс продолжается
Шрифт:
С разрешения Рокко стюардессы унесли тело Наташи в кухню (чтобы не пугать пассажиров — они не хотели проходить салон) и, положив на расстеленное на полу одеяло, накрыли с головой другим.
Рокко стоял у входа в кабину летчиков и, нахмурив брови, внимательно следил за переговорами с аэродромным начальством.
— У них нет соответствующего горючего, — безразличным тоном сообщил пилот. — Для ИЛа необходимо особое, которого здесь нет.
Врал пилот или не врал? Рокко не разбирался в этих делах. В конце концов разные марки автомобилей требуют разных сортов бензина. Может быть, и у самолетов так?
— Скажите, чтобы подвезли! — приказал он.
— Везут, но на это требуется время.
— Сколько?
В ответ пилот молча пожал плечами.
Томительное ожидание продолжалось.
Неожиданно Рокко посмотрел на часы, неторопливо встал и нарочно громко сказал Ру:
— Если хоть один из летчиков перешагнет порог кабины, стреляй в мальчонку. И скажи мне, если кто-нибудь из них попробует говорить по радио.
Он вышел в салон, подошел к десятому ряду и жестом предложил поджарому, средних лет мужчине-парикмахеру, летевшему в Токио на конкурс, а по мнению Рокко агенту воздушной безопасности следовать за ним. Леруа при этом весь сжался, вобрав голову в плечи.
Они прошли к головной двери.
Рокко подозвал стюардессу и велел открыть дверь. Струя свежего ночного воздуха, напоенного ароматом дальних лесов, ворвалась в самолет.
Рокко спокойно повернул человека лицом к выходу, подвинул на край и выстрелил ему в затылок. Грохот выстрела гулко разнесся окрест.
Тело исчезло в ночи.
На этот раз Рокко сам запер дверь и, миновав побелевшую стюардессу, едва держащуюся на ногах, вновь подошел к кабине летчиков.
— Можете выбросить свои часы, — сказал он, — вы теперь будете знать точное время по моим. Каждый час — один пассажир. Пока не взлетим.
— Но ведь все равно нет еще горючего, подонок! — на этот раз пилот не смог сдержать себя.
— Пусть поторопятся, — усмехнулся Рокко, — если не хотят еще покойников. Передайте.
Летчик повернулся к рации.
…А тем временем в Москве в кабинете генерала шло срочное совещание.
Необходимо было принять решение.
Что выбрать?
Поднять в воздух самолет и отправить, как того требовали преступники, в дальний путь, рискуя катастрофой, рискуя жизнью двухсот человек?
Или настаивать на том, что лайнер для полета непригоден, рискуя каждый час подбирать очередной труп, который налетчики будут выбрасывать из самолета, быть может, детей?
Ни то, ни другое решение не годилось.
Оставалось третье. Единственное.
Освободить самолет.
Но это решение надо было принять, взять ответственность за него. Пусть, выслушав все советы и мнения, все возражения и предложения, пусть, все взвесив и все учтя, пусть, перебрав все варианты, но принять единолично.
Генералу.
Теперь он, и только он отвечал за жизнь этих двухсот человек, запертых там на далеком аэродроме в поврежденном самолете, во власти преступников.
И никакие санкции и одобрения еще более высоких начальников, никакое единодушное мнение подчиненных не снимает с него этой страшной ответственности.
Формальную — может быть, человеческую — нет.
Генерал попросил всех покинуть кабинет. Он постоял у окна, глядя, как желтые, красные, розовые краски на небе возвещают зарю. Подошел к карте и разыскал тот далекий город, мысленно проследил путь от него через высочайшие хребты мира к лазурным океанским берегам, к знойным тропическим городам, еще раз взял сухой текст донесений, отстуканных телетайпом…
И нажал кнопку интерфона.
Решение было принято: атаковать самолет, освободить пассажиров, захватить, а если не будет другой возможности, уничтожить преступников.
…И вот в квартире Алексея Лунева непривычно рано раздается звонок в дверь. Звонивший не успевает нажать на кнопку второй раз, а Алексей уже бежит к двери. Короткий тихий разговор. Он возвращается в комнату. Вадим не проснулся. Но Лена уже вскочила, она натягивает халатик, никак не может попасть ногой в туфлю.
— Что случилось? — глаза ее полны тревоги.
— Ничего, Ленка, спи, срочная командировка, — лицо у Алексея озабоченное, таких глаз она у него еще не видела.
— Что-нибудь серьезное? — растерянно спрашивает она.
Он на мгновение улыбается трогательной наивности вопроса.
Не отвечает. Да она и сама поняла. Лена бестолково суетится в ванной — складывает ему пасту, зубную щетку, бритву.
Когда она возвращается в комнату, Алексей уже застегивает плащ. У него совсем новое, незнакомое выражение лица. Оно пугает ее. Какое-то твердое, даже злое. Беспощадное, вот какое. Да, да, беспощадное. В жизни она не подумала бы, что у Алексея может быть такое лицо.
Он подходит к Вадиму, целует в розовый теплый нос.
Потом обнимает ее, целует и, бросив на ходу: «Все будет в порядке, Ленка, не опоздай с Вадимом в садик», исчезает за дверью. Она бросается к окну, но машина уже скрылась за поворотом…
Они летели долго, хоть и на скоростном самолете.
Лунев, Коршунов, Тверской, Рунов, другие…
Самолет приземлился в дальнем углу аэродрома.
Стояла ночь — тихая, безлунная, но ясная, свет шел от звезд.
Издалека, из лесов, слышались крики ночных птиц, тарахтел где-то движок, где-то голосисто пели деревенские девчата.
Запах лесных далей, остывающего бетона, бензина…
На фоне ночного неба была хорошо различима длинная сигара ИЛ-62 с крупным пунктиром светившихся иллюминаторов.
Было что-то грозное и зловещее в неподвижно застывшем, таившем смерть самолете.
Смерть внутри.
А теперь вот — смерть снаружи.
Лунев и его товарищи — смерть для тех четверых…
Пока они летели, переговоры с преступниками продолжались. По их требованию самолет был дозаправлен. Тянули, сколько могли, но в конце концов пришлось это сделать. Бандиты грозили, что убьют еще кого-нибудь. Они все больше нервничали, и чувствовалось, что им ничего не стоит привести свою угрозу в исполнение.