Рейтинг темного божества
Шрифт:
— Хотите чая, Иван?
— Спасибо.
Он прошел следом за ней в большую комнату с высоким потолком, сел на диван за круглый обеденный стол. На стене над пианино висела картина. В этом доме все говорили, что это Фальк. Какой-то Фальк, художник, неизвестный Канталупову.
— Покрепче заварки, послабее?
— Покрепче, спасибо.
Он смотрел, как из чайника в чашку льется янтарный поток.
— Погода сегодня восхитительная.
— Да, Вера Ильинична.
— Но по радио сказали — сильные магнитные бури.
— Я
— Она поехала к подруге. Может быть, вы ей позвоните?
— Нет. Я лучше подожду.
Он пил горячий чай. Смотрел на ее мать. Она положила ему вишневого варенья в розетку:
— Вот, угощайтесь. Сами в прошлом году варили.
— Спасибо, вкусно.
На пианино громко тикали часы. Семь часов, семь часов, вечер, а светлая королева — в изгнании…
— Иван…
— Да, Вера Ильинична.
— Я давно хотела с вами поговорить.
— Со мной?
— Да, с вами. Не сочтите меня бестактной, что я вмешиваюсь… Вы любите Иру.
— Я люблю ее.
— Это ваше знакомство на теплоходе и ваш приезд сюда за ней… Я знаю, она мне говорила. Это романтично, несовременно. Это пылкий чувственный порыв с вашей стороны… Но вы ее действительно любите — это видно. И у вас это очень серьезно.
— Да, очень серьезно.
— Об этом я и хотела с вами говорить. Дорогой мой, что вы с собой делаете? Любовь — это прекрасно. Но она не должна походить на самоистязание. Иногда мне просто больно за вас. Моя дочь… Ира — сложный, неординарный человек. Она очень хороша собой, и, может, в этом ее главная проблема.
Иван Канталупов усмехнулся.
— Я попытаюсь объясниться, — ее мать подыскивала слова. — Дело в том, что она слишком много требует для себя. Вы буквально ворвались в ее жизнь, когда она встречалась с другим человеком. Не скрою, Ира возлагала на него большие надежды. Максим, он был… как вам сказать, он ведь, в сущности, неплохой парень, но…
Максим — да, так и звали того типа на шикарном спортивном родстере. Того, с кем она ездила на час и на ночь в гостиницу, кому звонила сама и чьих редких звонков ждала с исступлением, за кого мечтала выскочить замуж, кого дико ревновала, о ком плакала по ночам в подушку, кому лепила наотмашь пощечины и кого по-настоящему хотела. Хотела и желала. Любила… Его звали Максим. Но Иван Канталупов никогда не произносил это имя вслух.
— Максим человек не ее круга. Да, он талантливый скульптор, но вместе с тем он из очень обеспеченной семьи. И к жизни он относится не так, как мы, например. Я говорила Ирине: ты рубишь сук не по себе. — Ее мать вздохнула. — Он взбалмошный, ветреный парень, хотя и добрый. Он привык, что в жизни для него открыты все двери и нет никаких запретов и обязательств. Он симпатичный, щедрый, веселый, с широкими возможностями. Естественно, поначалу он просто вскружил Ире голову. Она восприняла его всерьез. И надеялась выйти за него
— Она ему не пара, — поправил ее Иван Канталупов.
— Да, возможно, — ее дряблые щеки вспыхнули, — возможно. Но все дело в том, Иван, что и вы ей тоже не пара. И вообще… У вас там, дома, в Мышкине, семья. Жена, ребенок.
— Какой ребенок?
— Как какой? Ваш! Ваш сын.
Он поднял на нее взор. Сын… Разве у дракона может быть сын?
— Да что с вами, Иван? — Она тревожно смотрела на него.
— Ничего. Со мной ничего.
Какая разница… Теперь все это уже неважно. Час жатвы близок.
— У вас такое странное выражение лица… Вам неприятно, что я упомянула про вашу семью? — Ее голос дрогнул. — Но, Иван, поймите и меня. Я — мать. И судьба дочери мне небезразлична. Вы женаты, а она…
— Она любит другого. Не меня. Его.
— К несчастью, она никак не может его позабыть. Я говорила ей, предупреждала… Любовь — это прекрасно, но…
— Но она не должна походить на самоистязание? — Он криво усмехнулся. — Вот видите, Вера Ильинична… Но ничего, вы не беспокойтесь. Очень скоро все это изменится.
— В каком смысле?
— В прямом.
— То есть как?
Тут у Канталупова сработал мобильный. И ее вопрос так и повис без ответа. Звонил Антон Брагин.
— Слушай, я не понимаю, что происходит, — прошипел он в трубку. — Она мне звонила. Клянется, что ее отпустили.
— Кто?
— Наш нежный цветок… — Брагин неожиданно испустил чудовищное ругательство. — Говорит, что ее отпустили совсем.
Канталупов глянул на Веру Ильиничну и встал из-за стола.
— Где она? — тихо спросил он Брагина.
— Мне сказала, что звонит из метро с «Таганки». Я сразу же позвонил самому.
— Что он?
— Он со мной не говорил. Он занят. Готовится. Анна говорила. — Брагин волновался. — Она, эта маленькая сучка, нас всех погубит!
— Что тебе сказала Анна?
— Велела привезти ее, во что бы то ни стало.
— Но это может быть ловушка.
— Конечно, за ней следят! Менты так просто из тюрьмы никого не отпускают. Я сказал ей.
— Что она велела?
— Велела везти! Я, мол, чувствую, что за ней следят. Но ее надо забрать и доставить во что бы то ни стало. Как будто это раз плюнуть!
— Где девчонка сейчас? — еще тише спросил Канталупов.
— Я велел ей ехать в Чертаново. Пусть покатается.
Потом будет ждать у метро. Анна так велела — пусть ждет долго. И те, кто за ней следят, пусть ждут.
— Как долго?
— До темноты. Она велела тебе тоже ехать туда.
— Конечно, — хмыкнул Канталупов, — ты ж без меня не справишься.
— Она сказала — девчонка должна быть доставлена живой. Это его приказ. Иначе… ну, сам знаешь.
— А те, кто за ней следят? Если они и правда есть? Как быть с ними?