Резанов и Кончита. 35 лет ожидания
Шрифт:
Так прошло еще несколько дней. По утрам были прогулки с Кончитой, улыбки, любезности и беседы, которыми они оба наслаждались от всей души, а днем Николай сидел взаперти в своей каюте и пытался понять, можно ли считать эти встречи предательством по отношению к Анне. Все труднее ему удавалось вспомнить ее лицо и голос, все чаще при таких попытках перед ним возникали юные, горящие глаза Кончиты.
Пару раз он пробовал поговорить обо всем этом с Георгом – за время их совместного путешествия его врач успел превратиться из подчиненного в друга, способного, несмотря на свою молодость, дать ценный и умный совет. Но Лангсдорф чем дальше, тем больше мрачнел и словно бы отдалялся от командора, и откровенных разговоров у них уже не получалось. То, что сеньорита Аргуэльо сумела очаровать
Между тем никаких новостей о решении коменданта Кончита Николаю не приносила.
– Он пока ничего не решил… Я его каждый день спрашиваю, но он уже сердиться на меня начинает… Говорит, что еще не до конца все обдумал… – каждый раз оправдывалась она перед командором, виновато опуская голову. Ей самой было неприятно от того, что она не могла выполнить данное обещание – первое по-настоящему важное обещание в своей жизни. Резанов отлично это понимал, как понимал он и то, что влияние дочери на отца тоже имеет свой предел и что девушка не виновата, если ей не удается больше ничего сделать. Но ему от этого было не легче: весь его план рушился, а другого способа заставить Аргуэльо сотрудничать с ним Николай так и не нашел. Да еще эта пристыженность Кончиты, ее искренняя печаль из-за их неудачи все сильнее раздражали графа. Он сердился и на ее беспомощность, и на упрямство ее отца, которому ничего не стоило пойти навстречу просьбам дочери, и на себя, за то, что понадеялся на милую и добрую, но при этом далеко не всесильную девушку. «Глупая была затея, только время зря теряю, а его у меня и так мало осталось!» – ругал он себя и все-таки продолжал надеяться на благополучный исход. А Кончита с каждым днем становилась все более несчастной и какой-то пришибленной.
– Скажите, сеньор Николай, – спросила она наконец срывающимся голосом, – если отец вам откажет, вы уедете?
– Уеду, – вздохнул Резанов. – Хотя и не знаю еще куда. Но мне надо где-то купить еду, и я буду искать, буду просить об этом в каждом городе!
Хорошенькое личико Кончиты вдруг покраснело, потом, наоборот, побледнело, а потом она отвернулась от Резанова и принялась поспешно, стараясь делать это как можно незаметнее, вытирать покатившиеся из глаз слезы.
– Ну почему, почему он такой упрямый! – всхлипнула она. – Почему все так, зачем люди придумали все эти войны, почему из-за чужой войны кто-то еще должен голодать?! Почему из-за всех этих глупых условностей мы должны будем расстаться?!
– Кончита… – Николай едва удержался, чтобы не обнять девушку и не прижать ее к груди, как когда-то, много лет назад он прижимал к себе рыдающую Анну. – Не надо так переживать, я, может быть, еще найду способ закупить…
– Вы найдете! – перебила его девушка и громко всхлипнула. – Вы их всех спасете, я в этом уверена! Но со мной-то вы больше не увидитесь!!!
– А вы… этого не хотите? – изумленно спросил Резанов, только теперь осознавая, что было главной причиной ее слез.
– Да! – снова всхлипнула Кончита, поворачивая к нему свое заплаканное лицо. Глаза у нее покраснели, чуть вздернутый нос распух, но она по-прежнему казалась Николаю ослепительно красивой. Так же, как когда-то ему казалась красавицей заплаканная Анна…
– Да я не хочу, не хочу, чтобы вы уплывали, я не хочу вас терять!!! – выпалила она, задыхаясь и мелко дрожа, и внезапно сама прижалась к груди Николая, уткнувшись лицом в его сюртук. – Не хочу, чтобы вы меня оставляли!..
Николай все-таки прижал ее к себе и некоторое время стоял молча, чувствуя, как ему передается ее дрожь. «Так вот оно что, вот в чем дело, и какой же я дурак старый, что раньше ни о чем не догадался! – вертелось у него в голове. – Но что она во мне нашла? И что же, что мне теперь делать?!»
– Успокойтесь, прошу вас, дорогая Кончита, – попросил он ласково и погладил плачущую девушку по спине, после чего
Девушка оторвалась от его сюртука, подняла голову, посмотрела на него беспомощными и не верящими глазами:
– Правда? Вы правда не хотите?..
– Да! – воскликнул Николай, и на какое-то мгновение ему стало страшно. Он действительно не хотел расставаться с Кончитой, он знал, что, если уедет из Сан-Франциско, ему будет не хватать этой красивой, умной и доброй девушки, но одновременно с этим нежеланием ее потерять к нему в голову настойчиво лезли гораздо более прагматичные мысли. Мысли о том, что, если он ответит на чувства Кончиты, если у нее появится надежда на то, что они могут быть вместе, ее рвение и желание ему помочь усилятся во много раз, и тогда ее отец, каким бы непоколебимым человеком он ни был, уже не сможет устоять под ее напором. Правда, если он догадается, что его дочь полюбила иностранца из враждебной страны, то результат будет обратный – Резанов не получит от коменданта вообще ничего. Или, напротив, получит все, если сеньор Аргуэльо поверит в его серьезные намерения…
– Кончита, послушайте… – начал Николай и остановился, не зная, что он, как честный человек, должен ей сказать. Сделать официальное предложение? Жительнице чужой страны, испанке, католичке? Или мягко объяснить, что они не могут быть вместе и что она достойна лучшего мужчины?
Перед глазами промелькнуло лицо Анны – он безуспешно старался увидеть его в последние дни, а теперь оно появилось само, без всяких усилий с его стороны. Но его почти сразу же заслонили другие лица – множество лиц, русских и алеутских, старческих и детских, бледных от голода и заплаканных. Он рисковал и этими людьми, и любовью покойной Анны, и чувствами стоявшей рядом с ним девушки. Рисковал во всех случаях, что бы ни сделал, как бы ни поступил.
Но даже это не было самым страшным. Хуже всего было то, что ему действительно хотелось быть вместе с Кончитой. Независимо от всех голодающих людей и страха за свою репутацию.
А Кончита смотрела на него и ждала его ответа – ждала целую минуту или даже больше, после чего вдруг отстранилась, вытерла ладонями мокрые от слез щеки, глубоко вздохнула… И громко произнесла то, что сам он так и не решился сказать первым:
– Сеньор Резанов, я люблю вас.
И снова спрятала лицо у него на груди, словно боясь увидеть, как он отреагирует на ее слова. А Николай опять крепко стиснул ее в своих объятиях.
– Нам с вами не следует говорить об этом сейчас, – с огромным трудом выдавил он из себя. – Сначала я должен все обсудить с вашими отцом и матерью. Прошу вас, успокойтесь сейчас, а завтра я поговорю с ними и постараюсь все уладить.
– Вы… с ними поговорите? И все им скажете? – робко переспросила Кончита.
– Конечно. Подождите до завтра, моя дорогая, прошу вас!
Новый поток слез хлынул из ее глаз:
– Я не смогу ждать так долго!..
– Вы еще не знаете, что такое настоящее ожидание, – мягко улыбнулся ей Резанов и направился к дороге, увлекая девушку за собой. До окраины города они шли в молчании – Кончита пыталась успокоиться и перестать плакать, и Николай боялся помешать ей в этом своими неловкими вопросами или попытками ее утешить. Но когда он заметил, что девушка стала дышать ровно и спокойно, а застывшие на ее густых ресницах слезы высушил ветер, ему стало ясно, что молчать дальше нельзя. Он обязан был сказать девушке, признавшейся ему в любви, хоть что-то. Вот только у него не было ни малейшего представления, что из сказанного им будет правдой…
– Кончита, спасибо вам за то, что вы есть, – произнес он наконец. – Если бы не вы… если бы я вас не встретил… Одним словом, спасибо!
Он взял ее руку в тонкой белой перчатке и поднес к своим губам. Порыв ветра в очередной раз взъерошил пышные волосы девушки, и они взвились над ее головой бурными черными волнами. Она попыталась поправить их, вновь потерпела в этом неудачу и улыбнулась.
– Я буду ждать, – прошептала девушка едва слышно. – Обещаю.
– Только пока не говорите ничего родителям сами, – предупредил ее Николай. – Это должен сделать я.