Резанов и Кончита. 35 лет ожидания
Шрифт:
– А я – вас, за то, что вы его оправдываете, – ответил Зубов. – До встречи!
Дверь за ним с тихим стуком закрылась, и Гавриил Романович, устало вздохнув, откинулся на спинку своего мягкого кресла. Отправлять Резанова в другой город ему страшно не хотелось, идти на поводу у самодура Зубова хотелось еще меньше, а признавать свое бессилие перед ним было и вовсе противно. Но ничего другого Державину не оставалось, и он был уже достаточно мудр, чтобы понимать это.
«Расписать бы тебя, глупого индюка, в стихах, да так, чтобы все, кто тебя знает, поняли, о ком речь, и смеялись над тобой! – думал Державин, поглядывая на верхний белый лист лежавшей перед ним стопки бумаги. – Только у меня вряд ли так получится, не привык я высмеивать, умею только хвалебные оды писать… Это Крылов мог бы тебя высмеять в какой-нибудь басне, но он тоже с тобой связываться не захочет. А жаль. Может, конечно, еще появится какой-нибудь молодой поэт, который это сможет, но вряд ли… Молодежь теперь литературой не интересуется, ей бы только карьеру при дворе делать да на балах блистать! Новых талантливых поэтов в России больше не будет…»
Вспомнив о том, что одного представителя такой практичной и стремящейся к славе молодежи ему сейчас предстоит сильно огорчить, Державин еще раз шумно вздохнул и, обернувшись назад, дернул за свисающий со стены шнурок звонка.
– Господин Резанов на месте? – спросил он явившегося на вызов слугу.
– Да-с, господин Державин.
– Передайте ему, что я просил его зайти.
– Слушаюсь!
Через несколько минут молодой человек, судьба которого только что решилась далеко не самым лучшим для него образом, вошел в кабинет Державина и остановился перед его столом. Был он красивым и статным, всегда одетым в безупречно аккуратный костюм и идеально причесанным, и Гавриил Романович в очередной раз невольно залюбовался своим лучшим сотрудником. «Неудивительно, что этот красавчик нравится Екатерине! – усмехнулся он мысленно. – Женщины только таких и любят – либо молодых и блестящих, либо тех, кто им грубо льстит восторженными одами… Но все равно, жаль этого юношу, сам ведь и страдает из-за своей красоты!»
– Присаживайтесь, Николай Петрович, – он сделал приглашающий жест в сторону одного из ближайших к его столу кресел и, дождавшись, когда Резанов усядется, сочувственно ему улыбнулся. – У меня для вас не слишком радостные новости. Вам придется в ближайшее время уехать из Петербурга в Иркутск.
Лицо Николая стало озадаченным, но было видно, что пока еще он не понимает всей глубины обрушившихся на него неприятностей.
– Как вам будет угодно, – сказал он почтительно, хотя и без особой радости в голосе. – Что я должен буду сделать?
– Вам поручается проинспектировать работу одной из крупных сибирских компаний, – ответил Державин. – Ее владелец живет в Иркутске, и зовут его Григорий Шелихов. Завтра я подготовлю для вас все бумаги по этой компании.
– Будет сделано, – Резанов чуть наклонил голову. – И когда я должен буду туда выехать?
– Чем скорее, тем лучше, – отозвался Державин и, немного помедлив, добавил: – А вот с возвращением оттуда вам спешить не стоит. Вы останетесь там и будете присматривать за Шелиховым… еще некоторое время. Столько, сколько потребуется.
По красивому лицу Николая пробежала тень. Он уже начинал что-то понимать, но боялся до конца поверить в то, что теперь удача от него отвернулась.
– Я сделаю все, что потребуется, но скажите… я ведь смогу потом, хоть когда-нибудь вернуться?
– Я надеюсь, что сможете, – искренне улыбнулся ему Державин. – Но, боюсь, это станет возможным не раньше, чем через несколько лет. И лучше всего будет, если вы вернетесь оттуда женатым.
Молодой человек помрачнел еще сильнее, но не стал ни задавать новые вопросы, ни спорить со своим начальником. Ему и так было ясно, что послужило причиной таких резких перемен в его жизни.
– Вы ведь сами родом из Иркутска, если я не ошибаюсь? – спросил Державин.
– Я родился в Петербурге, но наша семья переехала в Иркутск, когда я был еще младенцем, – вежливо поправил его Резанов.
– Но в любом случае, вы хорошо знаете этот город, верно?
– Да, конечно же. В этой… дыре прошло все мое детство. Мой старший брат живет в нашем фамильном имении под Иркутском, а недавно родители тоже к нему переехали.
– Значит, вы не будете там совсем уж одиноко себя чувствовать, – сделав вид, что не заметил злости, с которой молодой человек произнес слово «дыра», попытался утешить его Державин.
– Разумеется, – кивнул Резанов с обреченным видом.
– Что же, больше я вас не задерживаю, – сказал Гавриил Романович, и молодой человек, скорбно вздыхая, направился к выходу из его кабинета.
«Только бы никто не догадался, как я расстроен! – вертелось у него в голове весь оставшийся день. – Только бы не выдать это раньше времени!»
Однако ближе к вечеру Николай неожиданно понял, что, называя Иркутск «дырой, где прошло его детство», сильно покривил душой. Уже после того, как его досада и злость из-за «важного поручения» – а по сути изгнания из столицы – немного утихли, он с удивлением обнаружил, что соскучился по городу, в котором вырос, и что ему, без всякого сомнения, будет приятно снова увидеть знакомые улицы и площади. И это ожидание встречи с давно покинутым городом постепенно смягчило его возмущение от несправедливых подозрений и печаль от разлуки с Санкт-Петербургом. Он вдруг сообразил, что уже несколько лет не виделся с братом и сестрой и даже писать им стал гораздо реже – и обрадовался, что скоро сможет с ними увидеться. Вспомнил нескольких друзей детства, с которыми не поддерживал вообще никакой связи, но которые должны были по-прежнему жить в Иркутске – Николай не был уверен, что они будут так уж рады с ним увидеться, но что-то подсказывало ему, что хотя бы с парой-тройкой из них он найдет тему для душевного разговора. А еще можно будет выехать за город и прогуляться в лесу, побродить среди деревьев, никуда не торопясь, ни на кого не оглядываясь, не опасаясь в любой момент допустить какую-нибудь оплошность…
Резанов так ясно представил себе такую прогулку, что почувствовал сильнейшее желание оказаться на окраине Иркутска прямо сейчас. Но увы, это было невозможно, и даже ускорить отъезд из Петербурга было не в его власти – необходимо было дождаться, когда будут готовы необходимые бумаги и соберутся в дорогу сопровождающие его помощники. Прикинув, сколько времени им может понадобиться на сборы, молодой граф снова загрустил: в самом лучшем случае ему предстояло ждать еще пару недель. «Ладно, зато мне со сборами не нужно будет торопиться, я за это время десять раз все подготовить успею!» – успокоил он себя и, повздыхав еще некоторое время, решил пройтись по городу и подышать свежим воздухом.
Вечерняя прохлада и дувший с Невы свежий ветер окончательно развеяли все его обиды и сомнения. Резанов вышел на безлюдную набережную, полюбовался слегка серебрящейся от фонарей черной водой и решительно потряс головой, избавляясь от плохого настроения. Ничего по-настоящему ужасного с ним не произошло. Его ни в чем не обвинили, его не ссылали в Сибирь за какое-нибудь преступление – ему просто немного не повезло. И у него еще был шанс с триумфом вернуться в Петербург и снова добиться того положения, которое он уже завоевал один раз. А то и еще более высокого!..
Где-то вдали процокали лошадиные копыта, прогрохотал экипаж. Николай повертел головой и обнаружил, что зашел на одну из узких темных центральных улочек, в которых он постоянно путался, а пару раз даже умудрился заблудиться. К счастью, в конце этой улочки был виден тусклый отблеск горящего фонаря, и Резанов, прибавив шагу, двинулся в ту сторону, надеясь, что выйдет на одну из больших и хорошо знакомых ему улиц.
Его расчет оказался верным – вскоре темный переулок вывел Николая на широкую и хорошо освещенную улицу, в которой молодой человек с удивлением узнал Невскую перспективу. Несмотря на поздний час, мимо него прошли два громко споривших о чем-то мужчины, промчался, нахлестывая лошадь, извозчик. Вдалеке мелькало еще несколько силуэтов прогуливавшихся людей. Жизнь в столице продолжалась даже ночью, немного стихая, но никогда не останавливаясь полностью.