Резидент, потерявший планету
Шрифт:
— Следователь начинающий, попетушился и остыл бы, — успокаивал его Мюри, — а ты, как балованное дитя, у которого игрушку из рук потянули: забил ногами по полу и в рев…
— Игрушку отнять — не честь замарать, — хмуро отозвался Антс. — Что же мне, с наветом оставаться было?
— Да ведь прислужник врага тебя оговорил, а не наш человек, — огорченно напомнил Пауль. — Гитлеровское наследие, товарищ Киви. Чего только не было! Вот с тобой отец Сергий беседовал, много чего немцы при нем вывезли из Печор. А как он кончил, — хочешь знать? Между Каунасом и Вильнюсом этого святого папашу эсэсовцы и прикончили: слишком много знал. Да еще свалили свое убийство на партизан. Так что твоя обида не самая страшная. Исправим, отмоем твою честь.
Прошло время, и Антс сказал Паулю Мюри: «Я хочу и другим помочь отмыться. Поверишь мне, начальник?»
— Я поверил, — закончил свой рассказ Мюри. — И не ошибся. Антс помог нам вывести из леса два десятка крестьян.
Пастельняк вызвал начальника контрразведывательного отдела.
— Изложите нам, товарищ капитан, последнее шифрованное послание Альфонса Ребане.
Начальник отдела раскрыл папку, которую держал в руке, всмотрелся в один из листков.
— Очередное послание Альфонса Ребане из Стокгольма… Свидетельствует свое уважение Планетному Гостю. И далее: «С надеждой уповаем на укрепление вашего влияния на сына Яана (Роотса). Помните, что его каждый шаг — это убедительнейший и, может быть, единственный аргумент для продолжения финансирования нас со стороны друзей. Запад ждет от него нападений, взрывов тишины и в то же время акций, которые привлекли бы к нему симпатии хуторского крестьянства. Возможно, будут уместны срыв любыми средствами уездного праздника песни, которому большевики придают политическое значение, или раздача по хуторам отбитого у колхоза стада с дискредитацией Советов. Роберт». — Заключил: — Аналогичные шифровки передавались в этом году трижды.
Пастельняк отпустил капитана.
— Вот что, — неожиданно сказал он, — никогда меня впредь не уверяйте, что крестьянин, не прошедший нашей школы, одинаково поведет себя в разговоре с нами и в логове бандитов. Это самое уязвимое место в оперативном плане лейтенанта Мюри. Но, чтобы дело поставить на практическую ногу, и запустим Антса Киви пока что на первую ступень операции, — на секунду задумался, — операции «Перекраска». Пожалуй, ее можно назвать так, если мы хотим, чтобы банда увидела Киви в ином свете, чем он есть.
— Первая ступень, товарищ полковник, — напомнил Грибов, — совсем не такая уж безобидная. Шурин его, изощренный пособник бандитов, должен увидеть в Антсе себя, свою низменную психологию.
— Антс давно готовится послужить людям, — подчеркнул Мюри. — И он не простак, нет!
Пастельняк посмотрел на него, усмехнулся:
— Осуществляйте операцию, товарищи чекисты. И учтите: в этом же районе выходить на связь с бандой будут Переводчица и, как она сообщает, некий агент националистов, она зовет его Иваром. Никаких контактов с ними! Никаких контрмер! Не вспугните главного зверя.
Вошел дежурный, извинился, протянул заместителю министра бумагу.
— Контрразведывательный отдел просил доложить сразу.
Полковник бегло прочел, не скрывая досады, заметил:
— Опережает нас на ход Планетный Гость, затевает террористические акты в другом районе: «Подготовьте на «Кренгольмской мануфактуре» отвлекающую… — надо понимать, что от Роотса отвлекающую, — встречу группы русских строителей и прядильщиц, не опасаясь обилия красных тонов». Уяснили? Провокация и кровь.
Цена жизни
Далеко позади остался дом Антса Киви, а ему все идти и идти. Сын Олев, прощаясь с отцом, сказал ему по-мужски серьезно: «Учитель считает, что у меня склонность к географии. Ты не возражаешь, отец, если я буду поступать сразу после школы в университет? А на севе и покосе я тебе всегда помогу». Анете, провожая мужа с хутора, жалостливо протянула: «Возвращайся живой. Гляди, и сын у тебя ладный, и в доме все спорится, а уж лучше наших мест нет, Антс».
Никто не ждет его ни в болотах за Вериора, где укрылись в засадах люди Роотса, ни в летучих песках под Вярска, прозванных Сетумааской Сахарой. А дойти нужно.
На границе между песчаной пустошью и заболоченной низиной, у кромки леса, притулился крошечный домик сестры Антса. Суетливая Майму и муж ее, широкой кости, коренастый, исподлобья глядевший Тийт Калле, встретили гостя удивленно и без большой радости.
— А говорили, Антс, ты все еще в лесах обитаешь, — мрачно изрек Тийт. — Не привел за собою хвост?
— Ты не хвоста бойся, Тийт Калле, — так же резко ответил Киви. — Ты тюрьмы бойся. Дошел до моих людей слушок, что ты хорошо тут кое с кем спелся. Приехал я сестру свою спасать.
У Тийта даже челюсть от страха отвисла. Зашипела, запричитала Майму.
— Я что? — наконец пришел в себя Тийт. — Взял ружьишко и шмыгнул в лес. А сестре твоей я не помеха, пусть к тебе переезжает или еще куда.
— Как это ко мне? — усмехнулся Антс. — Меня самого обложили, как зверя в берлоге. Слушай, Тийт Калле, а не уйти ли нам вдвоем к лесным братьям? Мои парни разбежались из отряда по домам, один я, как волк неприкаянный, мотаюсь с места на место…
Тийт тупо смотрел в одну точку.
Ночью он уходил, Антс слышал, как скрипнула калитка, глухо заворчал, заворочался в кухоньке тощий черный пес. Вернулся хозяин с рассветом, завалился в чем был на лавку, даже сапоги, в иле замазанные, не стащил с себя. Майму поутру ругала его, пилила, он беззлобно отмахнулся:
— Все одно — привыкать пора. Ты вот что, свояк, — обратился он к гостю. — Пока вали отсюда. Свои дела мы с Майму сами обдумаем. Нельзя нам сейчас отсюда. Никак нельзя.
Антс понял, что банде нужна явка. Потянулся, хрустнул пальцами:
— Ладно, если так. За сестру опасался…
— Отваливай, — повторил Тийт. — Ну, а если припрет тебя вконец… Через месяц притопывай — может, что и получится в здешних местах. — Скривился. — А Анете твою… не тревожит власть?
Киви уже догадался, что банда его поверяет.
— Тревожит, — повторил он за шурином. — Боюсь, подойду к хутору, а там ветер один гуляет…
— Извести как-нибудь… Письмецом или через верного человечка. — Тийт глянул в окно, закряхтел. — К дождю идет. Двигай, свояк, чтоб поспеть по сухоте.