Резидент, потерявший планету
Шрифт:
«Все наши пожелания Племянница и Улыбка выполнили деликатно. Склонен доверить им выбор новых опекунов взамен выбывших». Заодно заметил, что «красные игры» (террористические акты) не популярны у рабочих. Улыбка был извещен Робертом (этот псевдоним возникал, когда Ребане действовал после консультации с английской спецслужбой), что последняя согласна доверить ему «замену Гурмана» (Онгуара) и дала уже указания на этот счет Планетному Гостю. Улыбка счел полезным, чтобы Бен-младший и Дедушка знали о его успехах. Первому он также напомнил о необходимости обставить его квартиру «более современной мебелью» (прислать более мощный передатчик), второму — о том, что их «общие друзья в Скандинавии хотели бы увидеться с очаровательной Племянницей».
Все это было прелюдией к встрече на улице Пагари. Беседу, с согласия министра, они вели впятером: Анвельт, Мюри, Труу и Вяртмаа, а пятым был Эндель, недоумевающий, взволнованный, даже чуть оробевший от высокого доверия чекистов.
— Во-первых, у меня есть своя и довольно неплохая профессия, — его доводы были сформулированы точно и логично. — Во-вторых, чтобы добровольно заточить себя на долгие месяцы в бункер, надо быть убежденным в том, что ты сумеешь выполнить данное поручение. Но ни вы, ни я сам в этом далеко не уверены. В-третьих, у меня есть некоторый гражданский авторитет в университете, и это не перечеркнуть за одну минуту или за один день никакими воззваниями или речами. В-четвертых, если даже закрыть глаза на эти три довода, то еще у меня есть отец, старый лесничий, который верой и правдой служит Советской власти и, кажется, неплохо ей служит. Что вы противопоставите всему этому, люди?
В первую минуту эта стройная система доводов привела их в замешательство, но капитан Анвельт сумел перехватить инициативу.
— Ваша профессия, товарищ Казеорг, — улыбаясь, парировал он, — при вас и останется. Мы просим вас подарить нам, а точнее Эстонии, какие-нибудь год-полтора. Я уже не говорю о том, что перед вами сидят не чекисты от рождения, а переводчик, счетовод, боксер и фрезеровщик.
— Ты действовал в операции по изъятию Хиндрихсона, — напомнил Труу, — весьма профессионально. Ты знаешь три языка — это важно, если с тобою захотят встретиться представители иностранной разведки. Так что твой второй довод отпадает.
— Фантазируешь, Эдгар! — не удержался Казеорг. — Да меня в бункере ни один лесной брат не признает за своего!..
Вмешался Вяртмаа:
— Ты не обычный лесной брат, Эндель. Ты — один из идеологов «братства». Онгуар выбыл из игры, ты займешь его место. Дублер как бы становится номером первым. А допроса с пристрастием, схватки не опасайся — рядом буду я.
Казеорг улыбнулся:
— Значит, ты мне еще и схватку обещаешь? Это уже интересно. А как насчет…
Теперь вступил Мюри:
— Отцовский и ваш авторитет как сознательных граждан Советской Эстонии — пожалуй, самая уязвимая часть операции. Но ведь существует и камуфляж, прикрытие, за которое легко выдать все ваши речи и выступления. Если бы в стане врагов были только откровенные антисоветчики, — куда легче было бы с ними бороться. Кроме того, мы создадим вам легенду ученого, собирающего данные о научном потенциале Советской Эстонии для Эстонского комитета в Стокгольме. Ваш отец пригласит к себе погостить своего брата из Швеции… Тут есть над чем поразмыслить резидентам.
Эндель вдруг расхохотался:
— А вы предусмотрительные люди!
Это было еще полусогласием, и нужно было провести долгие дни в беседах с молодым ученым, чтобы подготовить его к многомесячной изнурительной тайной войне в эстонских лесах.
Дважды обсуждала идею «бункеризации» Казеорга коллегия министерства. Начинала обрастать подробностями легенда о тайных намерениях молодого физика. Университетское начальство по просьбе Кумма отложило командировку Энделя в Англию, в Швецию пересылалось приглашение в гости Казеорга-старшего своему брату. Неподалеку от границ лесхоза, который выходил на берег Чудского озера и в котором работал старшим лесничим Ааре Казеорг, неподалеку от поселка Ряпина, в бору, неизвестные люди начали по ночам вгрызаться в землю, завозить сюда доски, шпалы, куски ржавых рельсов и даже бетонные столбы…
Смерть Киви заставила многое пересмотреть. Яану Роотсу нужно было дать время, чтобы улеглась его подозрительность. Но Анвельт и Мюри пользовались каждой возможностью, чтобы нащупать новые подходы к банде. Стало известно, что от Роотса бежал Тийт Калле, опасавшийся расправы над собой за внедрение в банду предателя. Подходы к флигельку Майму, нашедшей приют у родственницы в предместьях Хаапсалу, тщательно контролировались, но Калле не появлялся.
Крошечный просвет возник при дополнительном расследовании обстоятельств смерти уборщицы. Вместе с сотрудником прокуратуры Пауль отправился на место происшествия. Следы были уже затоптаны, ничего примечательного поиск не дал. Вдвоем они разобрали поленницу. Пауль осматривал каждый чурбан и вдруг на одном, торчавшем снизу, заметил прилипшие светло-песочные волоски, похоже от шерсти животного. Ни кошки, ни собаки Линда дома не держала. Экспертиза установила, что волоски могли принадлежать собаке гладкошерстной породы, например, пинчеру или догу. Пауль сразу вспомнил про песочного дога Ээвы Мартсон и попросил экспертов еще раз осмотреть доставленные из дачного домика веревки: не окажутся ли на них собачьи волоски. Оказались. Те самые.
— Где ходим, что ищем? — пропел ему Грибов, встретив Мюри в отделе. — Тебя замминистра заждался.
Мюри доложил о приходе, но полковник словно бы и не слышал его, продолжая мерять комнату шагами. Наконец остановился у письменного стола, поднес к глазам пригласительный билет.
— Завтра министерство сельского хозяйства устраивает пресс-конференцию для газетчиков. Выступит группа председателей колхозов, сельские ветеринары, агрономы. Дадут слово и сельскому учителю. Чуешь, куда веду?
— Не совсем, Павел Пантелеймонович.
— Послано приглашение и нескольким иностранным корреспондентам, аккредитованным у нас в стране. Четверо из них сейчас гостят в Таллинне. Двое — из соцстран, один швед и один американец. А от учителей… Хотелось бы, чтоб наши товарищи пригласили твою подопечную Альвине Лауба.
Мюри чуть не воскликнул: «Зачем?», но вовремя прикусил язык.
— Мы с таким трудом, — пробормотал Мюри, — отыскали старенькую родственницу Альвине, которая еще до войны перебралась в Гётеборг. Не без сложностей получили от нее приглашение для Альвине. И вот когда все готово к поездке Лауба-Вессарт в Швецию, мы выставляем ее для обозрения как пропагандиста наших идей. Кто из националистов после этого захочет войти с нею в контакты?
— С одной стороны, недурно рассуждаешь, — Пастельняк заулыбался. — Только противника не стоит считать глупее себя. Противник наш должен знать, — заместитель министра поднял ладонь кверху и загнул один палец, — что, во-первых, агент, на которого он хочет делать ставку, пользуется известным престижем там, где проживает. Во-вторых, что этот агент, — загнул второй палец, — неглуп, умеет приспосабливаться к условиям и, в известной мере, владеет техникой камуфляжа. В-третьих, эти господа там легко сообразят, что если коммунисты хотят внедрить в их среду Лауба-Вессарт со своими целями, то проще всего было бы вложить в уста учительницы на пресс-конференции какие-то критические замечания, хотя бы о местных неполадках. Не в лоб, не напрямую, а этак вскользь… А вот мы поступим наоборот. Пусть выступит и, если кто-нибудь из гостей даст повод, отбреет его с крестьянской сметкой и учительской любовью к правде.