Резидент, потерявший планету
Шрифт:
Ребане проглотил эту пилюлю.
— Далее, госпожа. Вы поможете нам в объединении лесных братьев и, насколько сумеете, в подрыве колхозного движения изнутри.
— Если уж подбираться к колхозам, — уже более миролюбиво вставил Хорм, — то со стороны финансирования и снабжения. Ударьте по кредитам, и вы выиграете сражение.
…Альвине вспомнила предупреждение Пастельняка: «Они наобещают семь чудес света, а дадут вам с собой одни директивы. В этом случае заявите, что смысла в вашей встрече не усматриваете». Она так и сказала Ребане, когда он сообщил ей при втором свидании в Гётеборге, что явки у нее пока останутся старые.
— Что же изменилось? — дерзко спросила она. — Зачем вы подсылали к тетушке нотариуса с просьбой выяснить, действительно ли она завещала мне письма Лидии Койдула? Как вы помогаете расширять наше движение?
— Я не один, — невнятно произнес Ребане. — Другие осторожничают. И не все сразу, Альвине. Постепенно мы введем вас в курс всех наших дел. — Вдруг он оживился. — Послушайте, теперь вы будете диктовать лесным братьям стратегию действий. Вы и этот физик Казеорг. Я приготовил для вас и для него символы особого доверия.
И он подал ей несколько картонных квадратиков с отпечатками дорожных знаков.
— Этого мало. Я нуждаюсь в явке и связнике в Пярну.
— Запомните, — легко согласился Ребане, — фрау Мартсон… Наш испытанный кадр. Она свяжется с вами.
Через некоторое время сложными путями до Мати дойдет лаконичная записка:
«Дорогой брат мой Мати, друзья тетушки Ренаты встретили меня радушно, считают, что я похожа на своего дядюшку, которого мы потеряли в Петрограде. Они хоть и старенькие, но любят пересказывать всем встречным-поперечным детские сказки и играть в оловянных солдатиков. Их трогательно оберегает от насмешек и заботится об их житье-бытье славный господин, между прочим, знаток истории европейских городов, он чуть не поймал меня на незнании географических открытий, но я выпуталась.
Тетушка (подразумеваются деятели эстонской эмиграции) забрасывает меня вопросами обо всех нас, обещает познакомить с ее пярнуской приятельницей, у которой великолепный дог и еще много разных увлечений. Уверяет, что та поможет мне и моему Артурчику вести бюджет семьи без долгов и кредитов (намек на возможные диверсионные действия националистов по подрыву системы кредитования колхозов). Подарила мне очень удобную обувь (пароли), чтобы ходить Но грибы и собирать в глухих болотах клюкву (имеются в виду связи с лесными братьями). Ее когда-то водил по ягодным местам ухажер, ночевавший под каким-то мостом у черта на куличках (Альвине недвусмысленно намекает на Чертов мост в Тарту и Энделя Казеорга), смеется: «Отыщи его» (сообщение об интересе к Энделю со стороны Эстонского эмигрантского комитета).
А вообще ты прекрасно снарядил меня в дорогу, дождь или солнце — а я одета как следует. Обнимаю. Твоя сестренка Эльви. (1950)».
Книга с металлическими застежками
Между заболоченным озерцом и лесом друзья нашли укромную ложбинку, где их никто не мог увидеть. Взгляд Эльмара бесцельно блуждал между озерцом и густыми зарослями кустарника. По внешнему виду он мало чем отличался от крестьян, забравшихся в леса.
— Понимаешь, — наконец признался Эльмар, — я никогда не думал, что многонедельное ожидание в бункере плюс полнейшее бездействие могут так измотать.
Вяртмаа сорвал кувшинку, помял в руке, вдохнул глубоко и выжидающе посмотрел на друга.
— Дело такое. Встретился мне на озерном бережку путник, шагов за десять остановился, негромко сказал: «Хочу пристать к верным людям. Называли мне имя Казеорга. Не слыхал? И не надо. Только, если встретишь его, скажи, что многие к нему придут, когда будут знать, где его дружок Хиндрихсон». С этим и ушел.
Пауля будто автоматная очередь с земли сорвала.
— Да это же начало переговоров! Кому дать знать?
— Вручи нам доказательство непричастности Энделя к истории с Хиндрихсоном, а уж прохожие бродяги найдут нас.
— Доказательства заготовят, наверное, Грибов и Труу, — раздумывал вслух Пауль. — На меня навалилась гора загадок. Следующая встреча — у лесничего.
Когда Мюри пришел в дом по улице Пагари, он по ухмылкам товарищей понял, что есть неплохая новость.
— Анекдот, — махнул рукой Грибов. — К нам попало письмо Альфонса Ребане к Арво Хорму и ответ американского разведчика на сетования этого полководца без армии. Драчка в эмигрантских кругах. Честно говоря, это хлеб для газет, но в письмах есть несколько оперативных данных, к тому же генерала беспокоит, не заподозрит ли эта братия в добывании писем Альвине, хотя она тут ни при чем. Если хочешь, ознакомься.
Пауль понял, что задело Ребане. Хорм пробивался через голову Эстонского комитета и так называемый Заграничный центр Национального комитета Эстонской Республики к их агентам, действующим в ЭССР, желая получать информацию из первых рук. Кроме того, он связался с помощниками Мак-Кибина, намекая, что его «фирма» была бы полезнее английской спецслужбе, чем дряхлеющие стокгольмские эмигранты.
«Вы осмелились затеять с Лондоном торг, — негодовал Ребане, — используя, наших людей и наши сведения. Вы осмелились намекнуть полковнику Скотту, что мы опираемся на новых функционеров в ущерб испытанным кадрам Вашего военного кумира, и даже цитировали фюрера, забывая о времени. Нас, однополчан, уже немного, Хорм. Если будем петь нестройно мы, что останется делать нашим солдатам?»
Хорм ответил безапелляционно:
«Я прослезился, Альфонс, над Вашим посланием. Конечно, Вам удобнее одному торговать информацией агентов, которых моя нынешняя служба готовит и оплачивает — так же, как одному распоряжаться субсидиями друзей для содержания несуществующей армии. Что касается военного кумира, я думал, что он у нас общий, начиная с его мюнхенских игралищ. Если нужно что-то объяснить Мак-Кибину, то, наверное, мне это удобнее, чем человеку с кличкой Роберт от джонни и Бридж от янки».
…Выслушав просьбу Вяртмаа, Грибов вызвал Эдгара Труу и предложил проехать с ним в исправительно-трудовой лагерь, где по определению суда содержался Хиндрихсон. Сейчас нужно было продолжать легенду о славном житии коммерсанта в аргентинских пампасах.
Хиндрихсон, как обычно, вылощенный, чисто выбритый, поглаживающий щегольские усики, встретил офицеров как добрых знакомых, шутил. Но, услышав о цели их приезда, принял вид обиженного ребенка:
— Мы так не договаривались.
— Но вы заявили на суде, — напомнил Грибов, — что готовы чистосердечно искупить свою вину и помочь другим, таким же, как вы, выйти из леса.
Хиндрихсон сдался. Правда, первый вариант своего письма к Казеоргу-старшему он начал откровенно фальшиво: «Я нахожусь сейчас, мой друг, на террасе своей виллы в Буэнос-Айресе, залитой солнцем…»
— Нельзя ли реалистичнее? — предложил Труу. — Напишите, что устроиться трудно, что вы ищете себе дело, что скучаете по Эстонии и так далее.
Словом, письмо становилось правдоподобным. На конверт была наклеена подлинная аргентинская марка, и, как сострил Эдгар, она начала делать рекламу пляжей залива Ла-Плата в бандитских болотах.