Резидент, потерявший планету
Шрифт:
— Бросьте на весы случайность, — возразил Мюри.
— Лично я верю в людской разум, — резко сказал секретарь укома. — Что сулит им иноразведка? Бегство из дома. А мы предлагаем им вернуться в свой дом, к своему труду.
В половине девятого в комнату не вошел, а ворвался Олав.
— Они здесь! — Его лицо сияло, спутанные волосы прилипли ко лбу. — Они забыли в лесу оружие, и нам пришлось возвращаться.
Когда со всеми формальностями было покончено и прокурор поздравил братьев с вновь обретенным гражданством, Мюри отвез их домой. Он дал им волю наговориться с матерью, а потом завел Арво и Айвара в их комнату, посадил напротив себя и сказал:
— На откровенность! Мои друзья и я достаточно поработали, чтобы вас избавить от погони, стрельбы, болотной гнили?
— Так, — сказал Арво, повторивший черты матери, тонкий, голубоглазый, весь в веснушках.
— Так, — сказал Айвар, вылитый отец, широкой кости, круглолицый.
— Имеем ли мы право просить, чтобы вы, обманутые старым гитлеровским агентом, теперь помогли нам?
— Имеете, — сказал Арво. — Но наше письмо на Запад?
— Да, конечно, — сказал Айвар. — Но дружба господина Роога с отцом?
Мюри показал им заключение экспертизы:
«Идентичность почерка гражданина Оясоо и автора приложенной записки к его сыновьям не установлена».
— Гнус, — сказал Арво. — Надо написать на Запад.
— Гнус, — повторил Айвар. — Увижу — убью.
— Пусть пока Роог ни о чем не догадывается, — попросил Мюри, — и посланные, им люди тоже.
Роог больше не появлялся у Оясоо, но, очевидно, до него дошло, что братья стали чаще ночевать дома. Вместо него на хутор пожаловала какая-то женщина, представилась посланницей Тесьмы. Она попыталась выяснить настроение братьев, но услышала только: «Ваше дело приказывать, наше — исполнять. Нужны хуторские парни — будут».
За женщиной никто не следил и никто не знал, что, доехав до ближайшей станции, она села в ожидавшую ее машину и сказала сидевшему в ней Мюри:
— Вы можете доложить в Таллинне, Пауль, что мальчики вполне освоились со своей ролью. «Заслон для Роотса» они будут имитировать тщательно.
— Диск у вас потребует более веских доказательств их преданности лесному братству.
— Точно. Он стал до чертиков подозрителен. Скажу, что братья выгнали из дому Олава за то, что тот посватался к партийной. Мать и впрямь не жалует невестку. И что-то надо ответить Бриджу. Он бьет тревогу.
5 июня 1950 года в Стокгольм пришла открытка:
«Вессарт — Бриджу. Физик (Казеорг), добрый человек из Вастселийна (Рудольф Илу) и все три брата (Оясоо) в вист играют бесподобно (поддерживают нашу игру). В последней партии передернул карты Диск (намек на его провал в беседе с братьями Оясоо, возможную перевербовку) и заставил братьев выйти из-за стола. Улыбка пытается спасти положение».
Адрес резидента
Элегантный, улыбающийся Отто Сангел легкой упругой походкой подошел к столу секретаря, извлек из портфеля коробку шоколадных конфет, пододвинул ее молодой женщине, изогнулся в молчаливом вопросе.
— Вы меня балуете, как и прежде, — улыбнулась секретарь. — Ваш преемник в отъезде, он разрешил вам посмотреть отчеты, но в кабинете сейчас телефонный мастер.
Мельком взглянув на монтера, возившегося в углу со шнуром, Сангел подошел к шкафу, достал с полок несколько папок, разложил их на письменном столе и углубился в работу. Он не заметил, как телефонист перешел на другую сторону комнаты и оказался у него за спиной. Почувствовал Сангел что-то неладное, лишь услышав почти над головой щелчки, какие издает спуск затвора фотоаппарата.
— Что вы делаете? — воскликнул он в ужасе.
Монтер, человек уже не первой молодости, но с ясным открытым взглядом, аккуратно положил фотоаппарат в свою сумку с инструментами, сел напротив архитектора и невозмутимо ответил:
— Согласитесь, товарищ Сангел, должны же мы когда-нибудь узнать, что вы выдираете из подписанных вами же бумаг.
— Кто вы? — голос архитектора снизился до шепота.
— Я мог бы сказать, что представляю ревизионное управление, но это ни к чему. Вами усиленно интересуются по меньшей мере две иностранные разведки, и согласитесь, это могло обеспокоить наши органы безопасности. Капитан Анвельт, к вашим услугам.
Архитектор на минуту задумался, как видно, пришел в себя.
— Меня оболгали. Мне нужны были цифры…
— Цифры вашей ошибки, которая обернулась пособничеством кулакам?
— Вот и вы тоже, — обиженно загудел Сангел…
Анвельт дал ему выговориться, раскрыл свой блокнот:
— Если бы мы считали вас врагом, товарищ Сангел, меры были бы приняты, наверное, более крутые. Но вы очень мягко квалифицируете свои промахи в кредитовании новоземельцев. Среди друзей и знакомых вы распустили слухи, что вас упрекают за гуманность. Естественно, это вызвало интерес к вашей особе у иноразведчиков.
Сангел вяло промолвил:
— Поверьте… Я сам хотел убедиться, что был неправ.
— А вы передавали кому-либо из чужих эти материалы?
— Ни одной секретной бумаги — никому.
Архитектор начал багроветь.
— Вы правы в другом… Однажды мое брюзжание по поводу снятия с поста заместителя председателя, мои обиды кто-то записал на магнитофонную пленку. Мне передали, что мои слова могут быть напечатаны на Западе.
— Как вам об этом стало известно?
— Мне сообщил об этом по телефону незнакомый голос. Я стал нервничать, понаделал глупостей…
Прощаясь, Анвельт предупредил:
— Мы можем с вами остаться по одну сторону баррикады, а можем оказаться на разных ее сторонах. Все зависит от вас.
Докладывая об этой беседе заместителю министра, Анвельт с легкой досадой заметил:
— Он не все, конечно, рассказал. Ни слова об Иваре Йыги, но я не настаивал. Как мы и договорились, Павел Пантелеймонович, важно было убедиться, что в нем что-то проснулось.
— Талантливый человек, хороший архитектор, — с сожалением заметил Пастельняк, — а вот споткнулся и никак не может прийти в себя. Дадим ему шанс подняться, капитан.