Резидент, потерявший планету
Шрифт:
— Теперь объясни, зачем книгу из другого музея брал?
— Решил, что будь я на месте этих связников, то разнес бы переписку по разным музеям.
Они склонились над второй книгой.
— Пожалуй, это для них запасной вариант. Всего две записи в неделю.
— К сожалению, записи вполне миролюбивы. К примеру эта: «Не так много зданий, где бережно сохранена глубокая старина, средневековье — от львиных колотушек на дверях до стрельчатых окон 1410 года. 10-б класс». Что тут подозрительного?
— А то, что окна были прямоугольные, а в стрельчатые их переделали в XIX веке.
— Ты и это вычитал! Ну, ошибся десятиклассник…
— А в этой записи тоже ошибся? — Пауль зачитал: — «Мы не забудем…» Это не то… а, вот оно… «десяти строгих сводов большого зала. Инженер-строитель». Подпись неразборчива. Инженер мог бы на пальцах сосчитать — сводов всего восемь. Элементарные ошибки, товарищ майор.
Грибов снял трубку телефона, переговорил с начальником контрразведывательного отдела. Задумался, поискал на столах справочную книгу, полистал ее, набрал новый номер.
— Хотел бы попросить директора. Вы у телефона? Грибов беспокоит. Алексей Иванович — точно. Рад, что помните. Дело пустяковое. Не дежурит ли сейчас в музее ваш сторож, старикан, на Пярнуском шоссе проживает? Что? Благодарю. Я скоро буду у вас.
Повернулся к Паулю.
— Догадался? Планетный Гость все время нас на один ход опережает. Сторож уже неделю не появлялся. И дома его нет. Милиция поставлена в известность. Черт возьми, твоя версия, кажется, проходит.
Кто кому брат
Сторожа не нашли. Он как в воду канул. Соседи только помнили, что неделю назад он встретился им на лестничной площадке с огромным рюкзаком за плечами и охотничьим ружьем. Мюри прикинул, что как раз в эти дни из музеев были затребованы книги отзывов. Хозяева могли приказать связнику-сторожу убраться из Таллинна, а могли и сами его «убрать», как сделали это со старой тетей Линдой. И о ней новых сведений не поступало.
Дешифровщики ежедневно появлялись у Грибова и докладывали ему, что отмеченные им записи «не разгадываются».
— Да нет же такой клинописи, — кипятился Грибов, — которую нельзя понять современникам. Даже знаки древних майя на камнях начинаем читать.
Начальник шифровальной службы однажды зашел в отдел и хмуро пояснил:
— Дело в том, Алексей Иванович, что все известные нам способы шифровок донесений строятся либо на химической обработке бумаги, что в данном случае, очевидно, исключается, либо на сложных комбинациях букв и цифр, в которых мои коллеги разбираются прилично. А раз они подняли руки вверх, значит здесь применен иной ключ. Существует еще шифровка, основанная на соотнесении текста записи с известным литературным произведением или справочником. Сейчас наши товарищи работают в этом направлении. Но вы же сами сказали, что вряд ли у связников хватило бы на все это времени. Нет, нет тут что-то было иначе.
Повертел в руках фотокопии нескольких отзывов.
— Совершенно стандартный набор фраз: «Рассказ экскурсовода оставил у нас огромное впечатление…» Я бы давно вам сказал, что разгадка лежит не здесь, да экспертиза обнаружила схожесть почерков у двух «зеленых». Правда, автор записей одну делал правой рукой, другую — левой, старый фокус.
— Вот видите, товарищ капитан, — загорелся Пауль. — Дважды человек не будет без особой нужды записывать свои впечатления в одну и ту же книгу. — С надеждой спросил: — А может секрет не в самом тексте, а в манере начертания букв?
— По нашей просьбе графическая экспертиза подвергла отзывы анализу на так называемое самоискажение. Кроме одного случая нет этого искажения.
Задумался, развернул фотокопии веером, как игральные карты.
— Попробуем еще дедовский способ… Подстановка в шифрограмму предполагаемых имен, географических мест.
Грибова вызвали по телефону из Тарту. Повесив трубку, майор с досадой сообщил:
— Комбат народной защиты звонил. В Тартуским уезде живет семья Оясоо. Хуторяне как хуторяне, но маленькая накладка вышла: их облыжно обвинили в кулацких замашках. А теперь вокруг Оясоо подозрительные типы забегали и, по данным комбата, двое братьев исчезли из дому. — Хлопнул ребром ладони по столу и чертыхнулся.
Пауль молчал, зная, что сейчас и до него дойдет очередь.
— А ведь переигрывают нас господа националисты, не иначе! С чего бы братьям деру давать? Между прочим, это дело в нашем плане стояло, кто-то имел честь даже в докладной на имя генерала писать о них… Оформляйте командировку в Тарту, Мюри!
Из лондонского разведцентра была переправлена депеша в Эстонию:
«Друг мой, Планетный Гость! Два джентльмена «С» (Санди, он же Мак-Кибин, и Скотт) находят, что все мы, Яан (Роотс) и Вы обязаны ответить на их доверие оглушительным псалмом (диверсией), массовыми процессиями верующих у очагов сеятелей добра (налетами на колхозы). Иноверцы вам дали прекрасный повод преследованием лесовика (Казеорга-младшего) и человека из Вастселийна (Рудольфа Илу). Начните же эту религиозную войну с размахом. Фредди».
Адресат не замедлил откликнуться и отдал приказ своим тайным силам:
«Для сведения Тесьмы и Диска. Духовные пастыри находят положение сверхкритическим. Направить Яана на разгром крупного очага учреждений красных. Акцию сопроводить волной протестов против преследования семьи лесничего, человека из Вастселийна и братьев, из окрестностей Тарту (Оясоо). Проверив лояльность первого, сосредоточить вокруг бункера его сына лесных братьев. Форсировать обращение к нашей вере Кооператора. Настаиваю на немедленной сенсации (провокационном акте) в зале встречи ученых Эстонии и их гостей из шести республик. Распределите силы с Улыбкой и Племянницей. Планетный Гость».
С семьей Оясоо, действительно, получилось неладно. И первым, кто сообщил об этом уездным властям, был командир батальона народной защиты, созданного в районе Тарту, Ханс Матик.
Ханс вырос в этих местах, вернулся сюда после войны в составе Эстонского корпуса, здесь же и осел на хуторе близ Вольди. Он знал еще старика Оясоо, толкового и рачительного хозяина. Семья его жила в достатке, но обходилась без батраков: «Мои батраки — три богатыря, — шутил Оясоо, — подарок жены Эльмы». Два младших сына, Арво и Айвар, в войну оставались с отцом, старший Олав неожиданно для семьи вступил в охрану Тартуского концлагеря, но не выдержал страшных картин пыток, бежал от немцев и прятался где-то в уезде. Говорил, что старика Оясоо, человека, известного своей честностью и справедливостью, измена Олава свела в могилу раньше времени. Олав после войны явился в прокуратуру с повинной, искупил свои метания безукоризненным поведением в исправительно-трудовом лагере. После выхода на свободу заявил матери, что хочет помогать ей и братьям. Перебрался с ними на пустующий хутор среди Кассинурмеских холмов, потому что находиться среди соседей, помнящих его бесчестье, не мог.