Резидент, потерявший планету
Шрифт:
— Браво! — Арво Хорм хлопнул в ладоши. — Очко в вашу пользу, госпожа Вессарт. Что у вас есть еще в кармане, любезный?
Человек с завязанным глазом отвесил легкий поклон.
— Разрешите вернуться к военным годам, уважаемая. Ваша версия о трогательной дружбе с капитаном Тибером как-то противоречит всему, что случилось с ним перед приходом русских. На хуторах говорили, что вы, именно вы, сударыня, свели его со своей закадычной подругой, затеяли не то вечернику, не то помолвку — и вот совпадение: налет партизан, казнь достопочтенного капитана, а через месяц-другой ваша подруга уже оказывается женою какого-то босяка. Это удивило всех. Не говорю уже о пасторе Таломаа, который, по его словам, был втянут вами в странный церковный обряд…
— Представляю, каково бы мне пришлось, — хмыкнула Альвине, — если бы господа Йыги и Яласто не предупредили, что вас могут интересовать мои связи в войну. Не хотелось об этом говорить, но придется. Капитан Тибер был моим женихом, господа.
— Лжешь! — выпалил Сом. — Пастор Таломаа…
— Не надо о пасторе! — жестко оборвала его Альвине. — Пастора здесь нет, но у меня сохранилось его письмо.
И она запустила руку в сумочку.
— Разрешите? — бесцеремонно протянул руку Торма. — Пастор Таломаа был моим другом, я знаю его почерк.
Альвине протянула ему измятый надорванный лист бумаги, сложенный пополам. Торма не спеша развернул его, впился взглядом в мелкую вязь слов: «Дочь моя, — пробормотал он, — желание капитана Тибера и ваше для меня более, чем достаточно, однако нужно ли афишировать предстоящий обряд? Ограничьте круг приглашенных, насколько это будет возможно, моя милая Альвине».
— Его почерк, его слова! — подтвердил Торма. — Рука Таломаа!
«Да только невеста из другого теста», — хотелось добавить Альвине. Сом начал старательно обозревать дверь.
— Вы хотите извиниться перед госпожой Вессарт? — грубо спросил его Ребане.
— Отнюдь нет! Обращаю внимание своих земляков на то, что мои кузены — таллиннские Вессарты не имеют в своих альбомах ни одной фотографии госпожи Альвине. Не странно ли?
— Да вы-то, — распалилась Альвине, — знаете ли хоть одного брата Вессарта, знаете, что они делали?
Сом склонил голову набок, облизал пересохшие губы.
— Годы, само собой, вытравили… Наш средний, — зашевелил губами, — портновское дело имел. Как же его?.. Юхан или Яак?..
— Сами вы Юхан или Яак, — передразнила его Альвине. — Эдуард Вессарт был скрипач, Мадис Вессарт мельницей владел… — И нанесла последний удар. — Если вы муж Меэты, то скажите, где пребывает сейчас ваша дочь и как ее называли в доме?
— Каролине, — пробормотал он, — я звал ее Карла… Со мной скитается, бедняжка…
— Мы звали ее в семье Лолой, скиталец! — поддела его Альвине. — В программах театра «Эстония» вы найдете среди солисток имя своей дочери… мнимый папа, — она вернула ему его французский акцент.
В комнате возник смех. Торма хохотал надсадно и протяжно. Но по виду Сома Альвине почувствовала, что у него приготовлена еще одна подножка. Да и не очень понравилось учительнице слабое место, обнаруженное в легенде: ни одного ее снимка и впрямь не было в альбомах «тех» Вессартов.
— Теперь мой черед задавать вопросы, — довольно дерзко заявила Альвине. — Считаю это своим долгом в память о Тыниссоне-Багровом. Его сыну было обещано, причем вами, господа, достойное положение в обществе. Что вами сделано для этого? Добились ли вы перевода сбережений Тыниссона со счета?..
Выдержав эффектную паузу, она назвала номер счета. И выложила на стол фотографию, обнаруженную в портсигаре Багрового.
Ее собеседники нахмурились. Хорм небрежно заметил, как бы отделяя себя от членов эмигрантского сообщества:
— Это уже ваши внутренние дела, господа, — подал Сому знак, и тот выскользнул из комнаты.
— Когда мы передаем вам информацию об Эстонии, — продолжала свою атаку на Хорма Альвине, — вы называете это защитой прав человека. Когда мы просим — не оплаты, нет, — маленького внимания к тем, кто добывает вам эти факты с риском для жизни, — вы заявляете, что это наши внутренние дела. Если так, что побуждает вас за десятки тысяч километров…
— Не зарывайтесь, госпожа, — лениво процедил Арво Хорм. — Как к вам попал номер счета в Стокгольмском банке?
— Для Тыниссона он был музыкой. Он записал его для меня, точнее — для сына.
Ребане кашлянул.
— Полагаю, любезный Хорм, мы можем приступить к делу, предварительно извинившись перед госпожой Лауба-Вессарт за систему тестов, которым мы ее подвергли.
Раздался хрип Августа Торма:
— Примите мои… и так далее. Альфонс, друг мой, берите быка за рога! Я хочу знать мнение госпожи Вессарт о наших кадрах.
— Здесь я плохой советчик, — Альвине решила для себя, что «топить» бухгалтера и акробата, о которых она уже извещала чекистов, было бы нелепо. — Диск отдает нашему движению много сил, его знают в лесных кругах, доверяют. Йыги — человек, безусловно, одаренный, изобретательный. Сейчас он делает ставку на Роотса, и это правильно.
— А другие? — спросил Ребане.
— Мне довелось сталкиваться с крестьянином из-под Вастселийна Рудольфом Илу. К его слову люди прислушиваются. Спасал группу Вяэрси. Жаждет отомстить большевикам, которые в дни окружения группы взяли заложником его сына. Проницателен, дерзок на язык, смел, умеет таить в себе националистические идеи. Других не знаю. Впрочем, нет, — спохватилась она. — Об одном много слышала — Эндель Казеорг. Он мог бы стать, если пользоваться красным словарем, крепким идеологом нацподполья. Прекрасно укрывался в университете, играл роль наставника молодежи, но что-то вскрылось в его досье, какая-то утечка научной информации. Его командировка в Англию отложена.
Альвине посмотрела на ручные часы. Ребане ее успокоил взглядом.
— Я доставлю вас быстро на место. Все директивы мы передадим тогда, когда вы возвратитесь из Гётеборга. Сейчас я предлагаю одобрить деятельность госпожи Лауба-Вессарт и сообщить ей, что отныне она может считать себя эмиссаром нашего Эстонского комитета. Полагаю, что в сфере ваших интересов, милая Альвине, будут лежать прежде всего…
— Прежде всего, — экономическая и культурная информация, — властно перебил его Хорм. — Экономика села, развитие образования. Продолжайте, коллега.