Резидент, потерявший планету
Шрифт:
На двадцатом километре за Таллинном Йыги затормозил, выключил зажигание, проверил ручной подсос.
— Пожалуй, горючим лучше запастись здесь, — предложил он. — В трехстах метрах живет знакомый механик…
Когда Йыги поднялся на холм, машине уже преграждал путь мотоцикл, а дверцу открывал дежурный милиционер.
— Вы нарушили правила, — пояснил он. — Попрошу документы.
Роберт Килп уже не мог достать из кармана пальто оружие. Услышав слова старшего лейтенанта Мюри: «Резидент иностранной разведки Роберт Килп, именем народной власти, вы арестованы!», Килп громко захохотал, а его ноги начали дергаться, как у пляшущей марионетки.
— Народ! Демос! — кричал он. — Почему я стрелял в друга? Почему мы все стреляем друг в друга? Вива всем, кто стреляет! Мой адмирал, вот мы и встретились…
Экспертиза определила: «Делирий профессиональный, хронический, сопровождаемый изменениями головного мозга».
Голоса в эфире безуспешно разыскивали на планете Планетного Гостя, Тесьму, Диска. Они словно сквозь землю провалились. Некий Фредди по поручению двух джентльменов «С» из Лондона взывал к обитателям прихода Святого Тоомаса в Стокгольме:
«Мы потеряли адреса лучших проповедников вашей паствы и будем крайне благодарны Вам или Улыбке за уведомление. 1950, 8 июня».
После некоторой паузы первым объявился Улыбка, сообщивший через Фредди двум лондонским джентльменам «С» и Бриджу:
«Мы потеряли святого со всем семейством (банду Яана Роотса), но сумели совместно с Племянницей утвердить в движении приоритет человека из Вастселийна (Рудольфа Илу), трех братьев (Оясоо) и Физика (Энделя Казеорга), вокруг которых будем постепенно накапливать свежие силы. Устранили от движения перевербованного Диска, которого Тесьма лично перевела в тихую обитель. Сама Тесьма, преследуемая еретиками, была вывезена мною из святых мест и подготовлена к отдыху у вас, но в последний момент выведена из строя хронической и прогрессирующей душевной болезнью и помещена в местную клинику».
Зная о беспокойном характере Дедушки, Улыбка и его не оставил вниманием:
«…Недавно мне удалось получить частичный доступ к документации, явкам резидентуры Британской спецслужбы, выявить и вывести из строя некоторых давних агентов Канариса, перевербованных после войны Лондоном (Роберт Килп, он же Тесьма, он же Сагар; Прийдик Яласто, он же Диск, он же Суве), в чем оказала серьезную помощь учительница Альвине Лауба.
Из предыдущих донесений Вам уже известно мое участие в изоляции и ликвидации наиболее озверелых, прогитлеровских банд Аво Пресса, Тыниссона, Багрового, Яана Роотса, в легализации заблуждавшихся крестьян, в гражданственном становлении архитектора Отто Сангела. (Здесь мы действовали совместно с И. Анвельтом и П. Мюри.)
Считаю себя в силах продолжать эту деятельность в любой предложенной Вами форме.
Благодарю за высокое доверие и за досрочное присвоение мне звания майора.
Ильмар Йыги. Июнь 1950».
На этом рапорте появилась резолюция:
«Ознакомить с рапортом секретариат ЦК партии. Представить к правительственной награде. Министр Государственной безопасности Эстонской ССР».
Они сидели втроем, Кумм, Пастельняк и Йыги, на маленькой закрытой террасе, выходившей на вспененное море. Говорили мало, больше смотрели. Иногда обменивались лаконичными репликами.
— Я хорошо помню рыжеволосою курсанта, — задумчиво произнес Кумм, — которого мы отправляли к сестре за море. Осенью сорокового. Уезжал мальчишка, вернулся зрелый чекист.
— Ничего не скажешь, — пробасил Пастельняк. — С Сангелом ты сыграл, как король преферанса. Может, благодаря тебе этот себялюбец сохранил свое честное нутро.
— Именно так, — кивнул Кумм. — А вот с объявлением Камердинера ты нам задал работку… Надо же, столько сумбура ради одного факта, что Улыбку гонят домой.
— В объявлении, товарищ генерал, — как мог скромно напомнил Йыги, — вместе с просьбой не пристукнуть меня на границе излагался конспективно новый план националистов.
Раздался веселый смех.
— А Альвине зачем напугал? — легонько подзуживал Ильмара Кумм. — Признаюсь, что она тебя то Удавом называла, то — Другом Под Большим Вопросом…
— Пожалел я ее, — засмеялся Йыги. — Ну, и шлифовал по долгу истинной службы. А вот вы меня не пожалели, товарищ генерал, когда Роберт Килп мне кляп в горло заталкивал. Небось, наша группа у его лавки уже толкалась.
Пастельняк развел руками.
— Капитан Анвельт клялся, что искушение ворваться уже почти перевешивало. И вдруг откуда ни возьмись летит на всех парах, звеня ключами, мадам этого Килпа…
— Игорь Анвельт рассчитал точно, — прокомментировал Кумм. — Не было расчета у Килпа тебя начисто убирать и вступать в конфликт с ЦРУ.
Йыги уже рассказал о своих американских скитаниях, о смерти брата Ивара, имя которого он взял и на которого был невероятно похож. Ивар попал под машину, но есть предположение, что его устранил гангстер, нанятый соперниками клоуна Йыги по арене.
— Что ценного нашло в тебе ЦРУ? — шутливо спросил Пастельняк.
— Советологов ЦРУ, — отозвался Ильмар, — вполне устраивало, что я из Эстонии, что хотел жить красиво, богато, обладал независимым характером и не желал принимать подачки от сестры, вышедшей за бостонского коммерсанта. Ильмар я или Ивар — это второй вопрос, да в сущности это им было уже до лампочки…
— Допустим, допустим, — Кумм сощурился, — ну, а как же насчет Эстер Тийвел? Образованная женщина, художница, не узнала своего жениха?
— Эстер — умница, — Йыги вдруг вспыхнул и, чтобы скрыть легкую сконфуженность, воспроизвел несколько мимических масок. — В ней и талант, и такт, и хорошее советское начало. Конечно, она сразу догадалась, кого перед собой видит…
— Она не догадалась только, — подкинул шепотком Пастельняк, — что видит перед собою уже давно влюбленного в нее юношу.
Ильмар поднял руку, защищаясь:
— Запрещенный прием, товарищ полковник! — Несколько грустно добавил: — Если говорить по совести, я и сам не представляю всего этого. Не представляю, что подумает Эстер о человеке, который сватается к ней, зная, что она была невестой его брата. Не представляю, положено ли разведчику заводить семью, детей. Есть ли такая практика?
— Да видишь ли, — сказал Кумм, — много ли, мало, но пятнадцать лет меня тюремщики Пятса продержали в застенке. А любимая… ждала, да. И вот Павла Пантелеймоновича, на восемь лет исчезнувшего в своих разведстранствиях, семья тоже ждала. Марксизм не возводит стену между революцией и семьей. Конечно, разведчику тяжелее, — он задумался и вдруг широко улыбнулся. — Бери меня в сваты.