Резидент
Шрифт:
«27 октября около 10 часов вечера в столовой «Киев» застрелился конно-разведчик Петр Викторович Назаров. Причина неизвестна».
«27 октября в 8 часов утра по Песчаной улице в доме № 43 застрелился пятнадцатилетний партизан семилетовского отряда Александр Климентов, сын казака Усть-Медведицкой станицы. Причиной послужила игра с выданным партизану оружием».
«В 12-ом часу ночи с 26 на 27-е октября с. г. Леонтий Артамонов Шорохов подошел к дому арестованной 23 октября Анны Полтавченко. Войдя во двор, стучал в дверь, видимо,
«Управляющий рудниками Давыдовских антрацитовых копей С. П. Козловский на рассвете 27 октября с. г. найден убитым в балке в районе хутора Куриловского. Смерть наступила от тяжелого ранения головы, произошедшего, видимо, из-за разрыва нагана в момент выстрела. Экипаж, в котором ехал пострадавший, был подожжен. Труп сильно обгорел. Похищен портфель с документами и деньгами. Сумма уточняется».
Варенцов спокойно смотрел на то, как прибывшие из Новочеркасска члены особой следственной комиссии, генералы Попов, Родионов и Денисов, читают и перечитывают эти сообщения.
Из того, что, прибыв в город, высокая комиссия совещалась прежде всего с комендантом города подполковником Шмаковым и командиром 3-го отдельного казачьего полка полковником Адуровым, он понял: козлом отпущения сделают его. Ну что ж? Он действительно виноват, хотя ни в одном из рапортов уголовно-розыскного отделения, контрразведывательной агентуры, или освага, нет и намека на то, что Сергинская катастрофа — дело рук злоумышленников. Мосты вообще слабое место железных дорог. Стропила разболтаны, рельсы еле держатся. Тяжелые составы нельзя водить по этим путям. Обер-кондуктор, говорят, категорически отказывался сопровождать этот поезд. А человек верный был, не бунтовщик. Но боялся.
Варенцов умышленно передал комиссии без какого-либо отбора все подлинники донесений за истекшие сутки, а не составленную по ним сводку. Пусть читают. И пусть делают выводы. Ну, а то, что его потом разжалуют и сошлют в полк? Он заслужил это.
Попов нарушил молчание.
— Вы понимаете, ротмистр, что произошло? Ваша, именно ваша преступная небрежность погубила Дон!
Что на это сказать? То, что он не ищет никаких оправданий? Так он ведь и действительно не ищет их.
Варенцов увидел вдруг, что Родионов торопливо листает папку с рапортами и что-то быстро вполголоса говорит Денисову.
Попов еще продолжал греметь: «Как это — крушение произошло само по себе? Как это: арестовать и спрашивать: «А не вы ли, голубчик, делали бомбу для взрыва?» — а оба они уже вчитывались в какие-то строчки одного из рапортов.
Что их заинтересовало? Донесения на редкость пусты. Анекдот, сообщенный отцом Благовидовым, — старая легенда о генерале, который будто бы в отместку за то, что его уволили в отставку без пенсии в конце прошлого столетия, спалил таким способом половину домов Петербурга: потрется спиной о забор и уйдет, а доски потом загораются… А все остальное — самогонщики, грабежи, Леонтий Шорохов наведывался к Марии Полтавченко… Да если на то пошло, Мария эта была на именинах у Дуськи. Значит, надо и Дуську брать на подозрение? Нет уж. До этого он не дошел. Он головы еще не потерял.
Высокий, седой, костистый Родионов — он был председателем комиссии по расследованию причин катастрофы — встал и, кивая в сторону Денисова, что-то негромко проговорил Попову. Тот покосился на Варенцова, взял папку с донесениями, еще раз посмотрел на Варенцова.
«О чем они? — подумал тот. — Что они там увидели?»
— Пожалуйста, оставьте нас на несколько минут, — сказал Попов.
Родионов обратился к адъютантам:
— И вы нас оставьте одних, господа, — он помедлил. — И вот о чем прошу вас: по прямому проводу срочно свяжитесь с Новочеркасском, с атаманской канцелярией. Передайте: мне нужно переговорить лично с Петром Николаевичем. Он на заседании Войскового Круга. Но пусть его непременнейше пригласят к аппарату. Передайте: по делу государственной важности. Он знает, что я его буду вызывать.
Варенцов вышел из комнаты и повалился в приемной на диван. Попов был прав: конечно, требовалось точно установить причину крушения. Но взрыв настолько разметал полотно железной дороги, что вообще никаких улик собрать не удалось. Погибла вся охрана моста, машинист, кочегар, лица, сопровождавшие поезд: взорвалось два десятка вагонов с артиллерийскими снарядами! Обидно: их сняли с одного участка фронта, чтобы нанести удар на другом. Расчет был на то, что красные знают о трудностях со снарядами на Воронежском фронте и надеются там на передышку. А получилось, что красные могут теперь с успехом наступать сразу на двух направлениях.
— Да вы вдумайтесь! Вдумайтесь! — прорывался сквозь двойные, обшитые войлоком и кожей двери голос Родионова.
«Что там еще? Кого там они мусолят?..»
— Вы не верите? — продолжал Родионов, — А я верю.
Во что он верил, понять было нельзя, потому что голоса Попова и Денисова совершенно не прорывались в приемную.
— Я верю. А вера совершенно необходима… Да, ну и что же? Одно это имеет огромное мобилизующее значение… Но вы только сопоставьте факты!.. Да, да! В техническом отделе моей канцелярии, например, уже целая папка вырезок из газет: фиолетовые лучи определенно существуют!
«О господи!» — подумал Варенцов. В фиолетовые ослепляющие лучи, которые будто бы изобрели где-то в Англии или в Америке и о которых писали в газетах, он нисколько не верил. О танках не писали до самого дня их применения. О газах тоже ничего не писали, пока не поплыли в сторону русских окопов желто-зеленые облака хлора. Это азбука обмана: писать лишь о том, чего нет…
«Лучше на фронт, — проговорил он про себя. — Чем так маяться — лучше на фронт. К черту всю эту канитель. Сижу и подслушиваю! Мерзость!»
Он вышел в соседнюю комнату и стал смотреть в окно. Мыслей никаких не было. Итак — в полк. Да уж лучше в полк, чем все это сумасшествие.
Один из адъютантов вбежал в комнату:
— Куда вы пропали? Идите скорей. Только что говорили с атаманом!
Когда он возвратился в комнату, где заседала комиссия, Родионов вышел из-за стола навстречу ему и протянул руку.
— Ротмистр! — торжественно проговорил он. — Поздравляю вас. Атаман одобрил секретное оружие и уже сейчас, конечно в зашифрованном виде, просто как о новом техническом средстве, которое окончательно изменит положение на фронтах в нашу пользу, говорит о нем на заседании Круга.