Резидент
Шрифт:
— Ты о ком, товарищ? — спросил Ельцин. — О нем? — он указал в окошко. — Пусть идет, странничек! — он взмахнул рукой и проговорил, по-прежнему не отрывая глаз от леса: — Мы на направлении главного удара оказались. Стоять будем насмерть. За нами Бобров, за нами Воронеж. Ты уедешь не завтра, сейчас уедешь. Только б из пушек не ударили. Две тройки на Воронеж пойдут. В штаб армии попадешь, расскажешь про Дон, все, что мне говорила. Им важно это.
Он вдруг что-то увидел в окно и, схватив Марию под руку, потащил за собой. Они вышли на крыльцо. Мимо дома цепочками бежали бойцы. Ельцину тоже было надо куда-то спешить,
Из-за угла дома вылетел верховой, крикнул:
— Дозор весь порезали!
И вдруг и верховой, и стена дома, и небосвод осветились резким светом, и затем стена начала валиться на нее и на Ельцина, и раздался страшный, раскатистый грохот.
Придя в себя, она увидела, что лежит на земле, а мимо проносится черно-коричневая лавина всадников. Земля, отлетая от лошадиных копыт, била в лицо. Где-то совсем рядом раздавались треск пулемета, крики «ура».
Она приподнялась на колени. Удушливый дым налетал волнами. Во время одного из просветов она увидела Ельцина. Он лежал шагах в пяти от нее. Глаза его остекленело смотрели в небо. Под затылком расплылась и уже впиталась в рыхлый, вспаханный взрывом песок кровавая лужа. Левая рука его была неловко подвернута под спину, в правой он держал бутылочную гранату с привязанным к ней пакетом, величиной с портсигар. Видимо, его-то он и собирался отправить в Воронеж.
Она подползла к Ельцину. Приложила ухо к груди. Сердце не билось.
Ну что ж. Она сама доставит пакет в Воронеж. А граната на тот случай, если ее схватят казаки. Она не глупее других. Она все понимает. Пакет не должен достаться врагу.
Ей было как родного жаль Ельцина. Она знала его очень недолго. И в то же время чувствовала, что более доброго и хорошего человека еще не встречала в своей жизни.
Она огляделась. Над селом бушевал огонь. Языки пламени, серого и черного дыма сливались в небе в гигантский столб, затмевая солнце. Стрельба утихла. Ржанье и конский топот, крики, мычанье коров, вой собак прорывались время от времени сквозь треск горящего дома рядом с ними. Огневыми бабочками летали листовки.
Мария спрятала гранату с пакетом на груди и, пригнувшись и опираясь на палку, побрела вниз, к реке. Ушибленная спина не разгибалась, руки и ноги дрожали, мучила тошнота, перед глазами плыли круги.
За Дон ей удалось перебраться лишь верстах в десяти от села. Там она наткнулась на окопы. В них были красные. Весть о наступлении белоказаков уже дошла до них. Ее ни о чем особенно не расспрашивали: вместе с ней пришло еще несколько бойцов их отряда. Они все рассказали.
Здесь располагалась большая воинская часть. Обоз ее срочно уходил в Воронеж. Марии разрешили ехать с ним.
Сидя в телеге, она обнаружила, что пакет отвязался от гранаты и тряпка, в которую он был завернут, разлезлась. Она развернула его, нашла на обертке адрес и фамилию: «Дорожников». Под оберткой находились какие-то ленты из тонкой бумаги, мелко исписанные черными чернилами. Почерк на одной из лент показался ей знакомым. Она прочла:
«18 ч. 35 м. 3 оф. 17 т. 4 пл. ор. 6 пл. гр.
17 ч. 50 м. 1 оф. 15 т. 7 пл. ор. 3 пл. гр. …»
«Да ведь это Леонтий Шорохов писал, — подумала она почти с ужасом. — Он же точно так цифры на именинах у Дуси писал, когда с Горинько торговался! Нет. Я с ума схожу. Он мне теперь всюду мерещится. Да что ж это со мною творится?..»
ГЛАВА 16
Из всех связных — приходивших под видом казаков, нищих, пастухов, перекупщиков, колбасников, кожевников, покупателей солонины, мяса, костей — Леонтий с первой же их встречи 23 октября особенно полюбил Василия.
Правда и то, что лишь он один, как старший по должности, придя, вступил с ним тогда в разговор. Остальные на минутной, словно случайной встрече, забирали сводки, передавали очередной пароль. Деньги на расходы Леонтию вообще не приносили — их давала торговля, с самого начала достаточно масштабная и доходная.
Первого ноября, через пять суток после взрыва Сергинского моста, Василий появился снова. Он пришел под видом торговца подсолнечным маслом — черная поддевка, сапоги, усы — и сидел на базаре, разложив на столе бутыли. День только начинался. Красноватые лучи утреннего холодного солнца, прорываясь сквозь редкий забор, решетчатыми тенями прочерчивали базарную площадь.
Леонтий вертел в руках бутылку с маслом, пробовал его на вкус, нюхал и подробно рассказывал историю взрыва. Народа поблизости не было. Со стороны все Выглядело, как обстоятельный разговор покупателя и продавца.
Он понимал, что Василий явился так быстро опять, чтобы узнать подробности этого дела самому, и старался рассказать все как можно обстоятельней. Закончив, он спросил:
— Ну как?
— Плохо, — ответил Василий.
— Но роль это сыграет какую-нибудь?
— Да.
— Что ж тогда плохо?
— Подпольщики — организация массовая. У них задача — весь народ поднять. Над этим Донское бюро РКП(б) работает, газету свою выпускает, листовки, воззвания, забастовками руководит, восстание готовит, Походный Круг советского донского войска образовало, помогает казачьей бедноте полки красных казаков создавать… Ну а ты — военнослужащий, красноармеец. Поставили на пост, стой до конца. Я сводку получил, глазам своим не поверил.
— И ринулся меня спасать?
— Еще бы!
— Но позволь! Ты же сам говоришь, что задержка переброски этих составов сыграет роль. Ну а задача у нас всех одна! Что же я тогда, по-твоему, неправильно сделал?
— Ты лишнее сделал! Сначала все шло хорошо: обнаружил факт, отразил его в сводке, передал связному.
— Да, но когда передал! Лишь утром, уже после того, как один состав мы взорвали, а два других назад ушли! И теперь ведь ясно, что было: снаряды с фронта на фронт перебрасывали.
— Ну, значит, если уж такой крайний случай подошел, надо было подкинуть эти сведения подполью, но так, чтобы там не знали, от кого они! Чтобы считали, что сами на них натолкнулись! А не мог сделать так — надо было молчать!
— Но ведь задача у нас всех одна, — повторил Леонтий, чувствуя теперь, как слаб на самом деле этот его главный довод.
— Общая — да. Ближайшая — нет. Ты же звено в цепи! На то, что ты и дальше будешь находиться на своем посту, штаб фронта рассчитывает. Диверсии — дело других. При диверсии всегда след остается, и, значит, тебе, нашему резиденту, заниматься ими нельзя. Тебе тогда надо район работы все время менять. Это партизаны и делают, — Василий стал затыкать свои бутылки, показывая, что разговор пора заканчивать. — Как торговля идет?