Ричард де Амальфи

Орловский Гай Юлий

Зигфрид приподнялся, спросил учтиво:

– Сэр Ричард, раз уж этот монах здесь, то… может быть, изволите захотеть пригласить и того… с Юга?

Я кивнул:

– Да, именно изволю захотеть. Даже восхотеть.

Тюрингем снова метнулся из-за стола, счастливый быть не просто полезным, а еще и опередить Ульмана. Остальные продолжали бахвалиться с набитыми ртами, поспешно запивали водопадами вина и снова бахвалились, бахвалились.

От двери пошел свет, в полутемный зал вступил монах Ксенобратства, в глазах плещется море плазменного

света. Мне показалось, что явился почти сразу же, как только Тюрингем выскочил за двери. Я смутно подивился, но справа и слева выкрики, тосты, громкие рассказы, как мы всех одной левой, мысль ушла, я тупо проследил, как ксенобратец сел напротив монаха с Севера.

Перед ним поставили такое же блюдо, как и перед всеми: тяжелое, медное, наполненное мясом и овощами. Разговоры смолкли, все опасливо посматривали на ксенобратца. Он улыбнулся, губы раздвинулись, из щели полыхнул свет… нет, свет оставался там, я почти видел как колышутся волны плазменного океана, но отсвет уловили за столом все, наступило настороженное молчание.

– Угощайтесь, – сказал Тюренгем набожно и перекрестился, – чем бог послал.

Зигфрид не расслышал из-за шума и гама, переспросил:

– Чем-чем послал?

Монах, который с Севера, чуть наклонил голову, смотрит исподлобья, но не спешит осенять крестным знамением, брызгать святой водой или обличать исчадие дьяволово.

– Итак, – произнес я, – мне радостно, что в моем замке смогли пересечься Восток, который дело тонкое, и Запад, дело которого табак… Ах да, здесь же не эти козлы на узком иракском мостике, а Север и Юг. Радостно мне еще и потому, что не подрались сразу же, это еще удивительнее, как будто и не люди вовсе…

Гунтер хмыкнул, Зигфрид и Алан неуверенно улыбнулись, остальные сидят с застывшими лицами, готовые либо убегать сломя голову, либо бросаться на врага… если укажут, кто здесь враг.

Зигфрид поинтересовался:

– Говорят, святой отец, что у вас посещение церкви не обязательно?

Монах улыбнулся мягко, ответил проникновенным голосом, ведь каждый, с кем ведешь разговор, в принципе может стать сторонником:

– Посещение церкви делает человека верующим, а посещение монастыря – грамотным в той же мере, в какой посещение конюшни делает вас конем.

Алан сказал вежливо:

– А вот меня всегда удивляло, что женщинам разрешают входить в церковь. О чем они могут говорить с Богом?

– Вполне возможно, – ответил за него Зигфрид со смешком, – что женщины в Бога верят, но Бог им точно нет.

Раскрасневшийся от вина Ульман спросил громко:

– Святой отец, а что делать тем, кто не верит в Бога?

– Это не так важно, – ответил монах кротко, – гораздо хуже, если Бог перестанет верить в тебя.

– Да я не то, чтобы не верю, – сказал Ульман, уже чуть протрезвев, – но иногда сомневаюсь…

– Сомневаться в Боге, – сообщил монах, – значит, верить в него.

Я слушал молча, всматривался в разгорячившихся

людей. Есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты. Как хорошо, что этих третьих здесь за столом почти нет, все на чьей-то стороне. Хотя, конечно, никто не признается, что на стороне дьявола, но таких немало: магия дает человеку пряник прямо сейчас, а религия обещает, да и то в расплывчатых терминах, вознаграждение в неопределенном будущем. Из-за таких вот обещаний и рухнула великая стройка коммунизма: его противники обещали наполнить магазины колбасой сразу.

Гунтер сказал громко:

– Наш хозяин, да будет святым отцам известно, не просто рыцарь, а паладин! Возведенный… э-э… в сан иерархами Церкви.

– В чин, – поправил Ульман.

– В чин, – согласился Гунтер. Подумав, возразил: – Нет, это не чин, а звание! Высокое звание паладина! А паладин бьется с нечистью во славу Церкви… днем и ночью, а также утром и вечером. Ваш милость, а вы как думаете, конец света в самом деле скоро?

Я ссутулился, не хочется ввязываться в религиозный диспут.

– Не верьте предсказателям о конце света. Богу самому интересно, чем это все закончится. Насчет Божьего гнева ты не прав… Посмотри на камбалу и увидишь как может обидеть Бог! Просто он милостив, не лупит со всей дури по каждому поводу. Когда ты был мал и несмышлен, тебя твой дед часто бил?.. То-то. А Бог еще старше твоего деда…

Я не успел закончить, сбоку кто-то громко икнул, да не просто так, стараясь проглотить чересчур большой кусок, а явно от испуга, еще кто-то вскрикнул, а Зигфрид выругался и вскочил, хватаясь за меч.

На стене в мою сторону двигается черная тень, переламывается на стыках, стремительно вытягивается и перепрыгивает со стены на стену. Мне показалась всего лишь более темной и густой, чем обычно, потом увидел побледневшие лица Зигфрида, Алана, Гунтера и виконта Теодериха, присмотрелся, кровь отхлынула из периферии вовнутрь, зубы выбили дробь прежде, чем я успел стиснуть челюсти.

Тень двигается сама по себе, нет того, кто бы ее отбрасывал. Тень только на стене, словно не тень, а зловещая проекция тени.

– Ну и что? – сказал я громко. – Подумаешь, тень. Ну и что?.. За горло схватит?

Гунтер прошептал, лягая зубами:

– Сэр Ричард, вы не понимаете…

– Чего?

– Это же Первый Король Межземелья!

– Да хоть последний, – отрезал я. – В моем замке не будут страшиться каких-то теней!

Стена кончилась, я растерянно умолк: тень сошла со стены и двигается в пространстве, такая же плоская, черная, но уже…

Тень приблизилась к отцу Ульфилле. Он побледнел, схватился за горло, упал на колени. Тень надвинулась, патер упал лицом вниз, руки бессильно царапали ногтями камни. Тень нависла над распростертым, я застыл, понимая, что с обнаженным мечом или громовым молотом бросаться на бесплотную тень глупо.