Ричард Длинные Руки — эрбпринц
Шрифт:
Аскланделла продолжала смотреть на меня равнодушно, лошадь и то повернула голову и приятельски дохнула мне в ухо теплым воздухом, дескать, привет, человек.
— Ваше высочество, — произнес я, — ах да, простите… ваше императорское высочество!
Я взялся за стремя, чтобы держаться тверже, и преклонил колени, выставив его как ступеньку скамеечки.
Аскланделла, не меняя выражения лица, опустила ногу в сапожке. Я задержал дыхание, в прошлый раз чуть не передавила мне какую-то важную жилку своим острым каблуком, Аскланделла и сейчас очень внимательно
Ее ладонь должна была опереться о мою склоненную голову, однако то ли побрезговала слишком плотным контактом, хотя и в перчатках, то ли просто у меня голова такая скользкая, как у тюленя, но я услышал, как она тихонько охнула и покачнулась.
Я орел, еще какой орел, в том смысле, что ума не больше, чем у этой гордой птицы, одни инстинкты: подхватил ее моментально, хотя по уму можно и нужно было бы ей, такой всей золотой и бриллиантовой, позволить брякнуться на землю, превращенную копытами множества коней и сапог в смачную вязкую грязь, я ж не виноват, что у императора дочь такая… неустойчивая.
Никто не успел не то что мамнуть, даже глазом схлопнуть, а я уже держу, как дурак, на руках, даже к груди прижал, ну это, чтоб рычаг уменьшить, мы в таких случаях никогда не знаем, сколько придется держать, если, конечно, не прешь, задержав от натуги дыхание, от входной двери к расстеленной постели.
Глава 14
Ее лицо все так же ничего не выражает, абсолютно ничего, ни возмущения, ни удивления, ни недовольства, просто лежит, нет, сидит в моих руках весьма удобно и даже умело, надо сказать, словно ее так всю жизнь на руках носят, обхватила мою шею руками, ну это подается как испуг, хотя, если судить по ее надменной морде…
Наконец я опомнился и хотел было поставить ее нижними конечностями на землю, но сам в этой хлюпающей грязи по щиколотку и, стиснув челюсти, процедил:
— С вашего позволения, принцесса, я вас вот туды… на камешки…
Она проговорила безмятежно:
— Позволяю, принц.
Я понес ее по грязи от ворот в глубь города, рыцари стальной стеной окружили меня со всех сторон, в окнах мелькают бледные лица насмерть перепуганных горожан, словно я несу это золотистое чудо на жертвенный камень.
Как назло, после дождя, ночных заморозков и дневной оттепели, улицы покрыты грязью, пусть неглубокой, но все же грязь есть грязь…
Я скосил глаза на ее чуть порозовевшее лицо, не шевелится, держится крепко, перенеся часть своего веса на мои плечи, глаза полуприкрыты веками с длинными загнутыми и пушистыми ресницами.
— Могу поставить вас, — сказал я, — разве что на крыльцо какого-то дома, там чисто, но как-то глупо.
Она произнесла тихо и насмешливо:
— Вы даже понимаете, что это глупо?
— Тогда отнесу в замок, — сказал я зло, — а чего вам вздумалось слезать
Она осведомилась:
— А разве не вы загородили дорогу?
— Я дорогу не загораживал, — возразил я автоматически, — сбоку стоял, могли бы переть дальше.
— А это не было бы умалением вашего достоинства?
Я искривил губы.
— Можно подумать, вас это заботит.
— Конечно, — ответила она убежденно. — Меня учили с колыбели, что авторитет королей нужно поддерживать, а не ронять. Любых королей.
— Ну-ну, — сказал я с недоверием. — А как по вашим императорским меркам будет оценено вот это действо, когда вы едете на мне, как на лошади?
— Лошади? — переспросила она. — Вообще-то я могла бы подобрать сравнение и с другим животным, более точное… По нашим меркам все сказали бы, что вам оказана великая честь.
Я охнул, даже остановился.
— Честь? Я вас сейчас брошу прямо здесь!
Она моментально прижалась плотнее. Я чувствовал, как там, на моем загривке, ее пальцы сомкнулись в замок.
— Вы посмеете?
Я заверил:
— Вы меня еще не знаете!
— Наслышана, — ответила она чуточку другим голосом. — Если вы так устали, но боитесь признаться, что вот-вот упадете, то передайте меня, скажем, принцу Сандорину. Он донесет.
Я рыкнул зло:
— Еще чего!
— А что вам мешает?
— Уронит, — отрезал я. — Он же не знает, что императорские дочери весят больше королевских! Примерно вдвое.
— Наглец!
— Это я преуменьшил, — признался я со вздохом. — Что же у вас такое тяжелое… гм… я бы не сказал, что ноги… судя по всему, они хоть и длинные, но вроде бы не особенно и не толстые…
Она прошипела в ухо:
— Прекратите!
— Что вас задело?
— Я лучше упаду в грязь, — сказала злым шепотом, — чем позволю такие слова!
— А без позволения, — ответил я, — можно? На Юге люди дикие, невежественные, лохматые… что-то еще, забыл. А я у них — вождь.
Рыцари держатся на расстоянии, я с принцессой на руках иду в центре широкого круга, нас не слышат, видят только, как оба слегка как бы улыбаемся, но не слишком, оба при исполнении, оба должностные лица, оба не просто так, а олицетворяем, сейчас даже не могу сказать, что именно, в голове сумятица, но что-то важное олицетворяем точно, хоть и оба разное, а то и вовсе противоположное. Но противоположности, как говорят, иногда вот так, как бы плотно, но это больше с виду, а на самом деле… никто и не знает, темна вода в облацех.
Так вот, хлюпая по грязи, я дошел до замка, так уже высыпали навстречу мои рыцари во главе с Мидлем.
У него глаза полезли на лоб, но спохватился и вместе с остальными преклонил колени.
Я опустил Аскланделлу ногами на твердое, там сухо и чисто, сказал бодрым голосом:
— Герцог, рад вас видеть!.. Принимайте принца Сандорина и его подопечную… звать ее Аскладелла, вот она… ну, вы ее уже как-то видели. Разместите их высочеств в подобающих покоях… а я спешу, понимаете ли, весьма спешу!