Ричард Длинные Руки – гауграф
Шрифт:
Снова лег, накрылся плащом, чувствуя себя маленьким и потерянным в огромном страшном мире. Зато в мечтах уже держал турку за длинное ушко, коричневая шапка кофе поднимается к поверхности… и тут далеко в темноте послышался неясный стон. Я насторожился, одной рукой лапнул меч, завертел головой, но что можно увидеть ослепленными глазами в темноте?
Стон повторился, потом низкий гортанный голос произнес из тьмы всего в десятке шагов:
– Дик… Оруженосец Дик…
Я собрался с храбростью, ответил громко:
– Ну?
Голос повторил снова:
– Оруженосец
– Это я, – крикнул я. – Иди к костру, не трону.
В темноте послышался смех, почти тут же голос раздался с другой стороны костра:
– Дик… Оруженосец Дик!
Мороз пробежал по моей шкуре. Чтобы с такой скоростью обогнуть костер, даже не костер, а освещенное светом пятно по диагонали метров десять… надо иметь очень быстрые ноги. Настолько быстрые, что я даже не представляю. Может быть, там еще один?
– Не боись, – повторил я. – Выходи, подлый трус.
Мне почудился топот убегающих ног. Выждав, я позвал еще дважды, не дождался ответа, лег у самого костра, снова накрылся плащом. Конечно, здесь я слеп, но и чужак, судя по всему, огня побаивается. Но даже если и выйдет, то я увижу, увижу…
Но перепуганное сердце колотилось, как у Мазаева зайца. Я закрывал глаза, считал выходящих из домика леммингов, мысленно вел их через препятствия, загонял в норку, но сон трусливо держался в сторонке, опасаясь голоса в ночи. А еще больше того, в ком этот голос поселился.
В ноги приятно греет, искры сперва поднимались к небу красивым столбом, потом поредели, а сейчас я слышу только редкое пощелкивание в толстых поленьях. Происходит какой-то процесс, связанный то ли с горением, то ли с охлаждением, поленья рассыпались на горсти багровых углей, уже без огня, но жару там больше, чем в самом большом пламени…
Веки отяжелели, я едва расслышал почти мурлыкающий голос:
– Дик?.. Оруженосец Дик?
Я вздрогнул, рука нащупала меч.
– Я здесь, – ответил я из-под плаща. – Подходи, не бойся!
Голос ответил громче, я уловил в нем некоторые изменения, добавилась жесткость, уверенность, даже насмешка:
– Я не боюсь, оруженосец Дик… Оруженосец Дик?
– Трус, – выговорил я сердито, хотя губы мои сводило судорогой страха. Даже днем страшновато встречать неведомое, а вот так ночью… – Если ты хочешь подраться, то иди сюда. Померяемся силой!
Я сбросил плащ, сел, меч в руке. Багровый свет освещал на три шага от костра, а дальше черный космос, тьма, даже, может быть, Тьма.
В тишине снова послышался топот убегающих ног. Вслушивался я так, что уши вытянулись на полметра, но шаги странно человеческие: ни топота копыт, ни шлепанья перепончатых лап, ни царапанья птичьих когтей… Вот только шаги слишком уж грузноваты. Словно убегал Карелин, набравший в глуши пару сот килограммов мускулистого мяса.
– Свинья, – сказал я громко. – Хулиган! Бомж… Дурило.
Лег, укрылся, но сон не шел. Через некоторое время в ночи послышался тот же голос:
– Дик?.. Оруженосец Дик?
– Вылезай, подлый трус! – заорал я. Трусость невидимого собеседника придала отваги. – Вылезай, я разорву тебя голыми руками!
«Но сперва разрублю на части», – добавил мысленно. Топот босых ног, мозоли там плотненькие. Еще не совсем копыта, но близко, близко…
Я торопливо подтащил к костру обломок бревна, накрыл плащом, а сам откатился в темноту. Ноги попали в ямку, ту самую, в которой собирался зажечь костер, поспешно умостился там весь, затих.
Ждать пришлось долго, потом в тиши, опасно близко, раздался голос:
– Дик?.. Оруженосец Дик?
Жажда повернуть голову и постараться увидеть в темноте была так велика, что занемела шея. Пальцы правой руки вцепились в кинжал, левой – в меч. Для дальнего боя и для ближнего.
– Дик?.. Оруженосец Дик?
Ноздри уловили запах огромного немытого тела. Я задержал дыхание. К счастью, ветер ко мне, неизвестный меня не должен учуять, я ж после скачки на коне пахну не слабее.
– Дик?.. Оруженосец Дик?
Голос отдалился. Когда он позвал снова, я рискнул поднять голову. И едва не опоздал: массивный зверь уже был в освещенном круге и наклонился над фигурой, укрытой плащом. Я успел увидеть, как в мохнатой лапе блеснул металл. Послышался глухой удар по дереву. Зверь торжествующе взревел, дубина в его руке замелькала, как веер мадам Баттерфляй, удары слились в частую дробь.
Я выскочил на цыпочках. С мечом в обеих руках пробежал в темноте, страшась споткнуться, замахнулся изо всех сил. Зверь в последний миг уловил неладное, начал распрямляться. Я метил в голову, но лезвие ударило по шее. Руки болезненно тряхнуло, будто я пытался перерубить бревно. Зверь рыкнул страшно, горловой звук оглушил, тут же перешел в клокотанье, затем я услышал свист, будто под давлением вырывалась струя воздуха.
Голова отделилась от туловища, кончик меча коснулся земли. Обезглавленное туловище качнулось и рухнуло навзничь. Из шеи хлестали темные струи, легкие схлапывались, воздушная струя подхватывала капли и разбрызгивала в мелкую пыль.
Затем тишина. Первое, что бросилось в глаза, от великолепного плаща – лохмотья. В дубине неизвестного то ли гвозди, то ли сама дубина из дерева потверже, но мое бревно рассыпалось на обломки, как в костре рассыпаются на угли поленья. Сам обезглавленный зверь в двух шагах за бревном, огромный и толстый, как горилла, такими становятся бывшие тяжелоатлеты: огромные длинные руки, могучая грудь, но еще более могучий вислый живот, серая шерсть по всему телу.
Голова подкатилась к моим ногам, глаза смотрят с нечеловеческой злобой и немым изумлением. Страшная пасть приоткрылась, то ли укусить, то ли проклясть, но говорящие головы пусть показывают в цирке лохам, для говорения нужны легкие… На морду смотреть страшно, низкий лобик даже жутче, чем тяжелая нижняя челюсть и выступающие клыки, а расплющенный, как у боксера, нос напомнил мне, что хоть этот зверочеловек и двигается как молния, но кто-то все же успевал давать в эту морду сильно и точно. Может быть, тот самый легендарный Галахард, о котором с таким почтением говорил Бернард.