Ричард Длинные Руки — император

Орловский Гай Юлий

Он скривился, но смолчал, а Сигизмунд, чистая душа, прокричал в горестном непонимании:

— Почему? Мы побеждаем!

— Нельзя, — заорал я, — нельзя побеждать!.. Всем остановиться!.. Пусть уходят!..

Он сказал торопливо:

— Там некоторые уже начали набирать пленных…

Я сказал резко:

— Если смогут их увести, пусть уводят!.. Всем остановиться. Я все объясню. Всем прекратить битву. Факелы не гасить, но всем отступить. Пусть уходят!.. Пусть уходят, слышите?..

— А пленных…

— Я же сказал, — крикнул я злобно, — пусть уводят, эти люди ослушались моего приказа!.. Отходим, отходим!

Норберт, слушая меня издалека, быстро и четко раздавал приказы, и его конники унеслись в ночь в направлении горящих вдали факелов, где еще идет бой.

Постепенно схватки везде затихли, рыцари съезжаются, усталые и сильно разочарованные, слышу гневный ропот, в глазах враждебность и недоверие.

Альбрехт повернулся в седле в мою сторону.

— Ваше величество, — сказал он сухо, — вам придется объяснить свой странный приказ. И помоги вам Господь! Объяснения должны быть убедительными.

Я сказал горько:

— Граф, и вы с ними?

Он ответил прямым взглядом.

— Обычно я понимал вас, ваше величество. Но мы не отступили, мы — бежали! Бежали с поля боя, уступив его противнику.

Тамплиер прорычал безжалостно:

— Оставив тела павших!

Сигизмунд сказал печально:

— Даже раненых…

В груди разрастается злая боль, я помассировал левую сторону, стараясь делать это незаметно, вот так и приходят инфаркты, сказал просительным голосом:

— Тихо… дайте слово сказать. Я скорблю с вами. Мы в самом деле оставили поле боя, хотя уже побеждали, разве я спорю?.. Мы оставили раненых, это вечно будет на мне… Но, думаю, даже они простят меня, когда узнают, что я в сегодняшнем бою думал о завтрашнем дне.

Альбрехт проговорил почти враждебно, уже заметно смягчая голос:

— Ваше величество?

Я ответил тем же слабым голосом:

— Что вы хотели дальше? Ну да, в упоении битвы гнать противника, как уже делали десятки раз с людьми, убивая врага в спину. И гнать так до самых стен их крепости. Верно?

Глава 6

Сердитый рев был ответом, что да, все верно, так и надо, всегда так делается, врага нужно гнать и бить, гнать и бить, пока ночь не прервет битву или кони откажутся бежать дальше.

— Но здесь вам не там, — отрубил я. — Маркус… особая крепость!.. Еще не поняли?.. Я тоже не сообразил сразу, здесь мы наравне. Я тоже, можно сказать, дурак, хотя вы, конечно, все та-а-а-акие умные!..

Альбрехт сказал с предостережением в голосе:

— Ваше величество…

Я сказал громко:

— Дело даже не в том, что Маркус не взять ни штурмом, ни осадой… хотя осадой, возможно, удалось бы. Не в этом году, так хоть через десять лет. Но здесь одна особенность… Кто поумнее, ну-ка?

Они смотрели зло и уже чуточку растерянно, слишком уж я уверен, начали поглядывать друг на друга.

Я сказал резко:

— Возвращаемся! Поговорим в лагере. Здесь… не место. И опасно.

Тамплиер прогрохотал:

— Даже теперь?.. Когда у нас факелы?

— Мало выиграть сражение, — напомнил я, — нужно выиграть войну. Все в лагерь!

Не дожидаясь ответа, я бросил факел оруженосцу и повернул арбогастра в сторону леса. Рыцари не успели шевельнуться, как мы буквально исчезли из поля зрения.

Между деревьями, правда, Зайчик несся медленнее, чтобы я успевал убирать ноги то с одной стороны, то с другой, зато через болото перелетел, как стриж, такой же черный и быстрый.

На острове часовые успели только охнуть, а я крикнул громко:

— Победа!.. Полная!.. Враг уничтожен, остатки бежали в крепость!

Бобик выскочил из шатра и ринулся стаскивать меня с арбогастра. В глазах обида, я обнял за голову и прошептал на ухо:

— Я очень-очень тебя люблю!.. И скоро-скоро будем носиться по зеленому полю, где никаких врагов…

Люди сбегаются со всех сторон, на лицах радость и недоверие. Я улыбался и помахивал руками, хотя это вряд ли убедит, я всегда лучезарен, эта маска почти приросла.

— Сейчас вернутся остальные, — заверил я, — расскажут.

Бобик побежал за арбогастром смотреть, как тот будет грызть камни и подковы, а я нырнул в шатер. Сердце колотится, тревога не уходит, в груди стало еще тяжелее.

Вскоре за стеной шатра раздались ликующие крики, шум, конское ржание и громкие голоса рыцарей из прибывшего отряда.

Я вздохнул, разговор предстоит тягостный, но принял бодрый вид и вышел из шатра, улыбаясь и расправляя плечи.

Альбрехт и Боудеррия, покинув седла, уже почти бегут в мою сторону. Я вскинул руки, останавливая как их, так и крики, огляделся, все ли здесь, чтобы не повторять, глухим две обедни не служат, но растолковывать приходится.

— Слушайте, — сказал я, — чтобы не терять время, объясню сам. Эта крепость, которую вы едва не пытались штурмовать, в отличие от всех остальных, в состоянии подняться в воздух. Или уже забыли? И там она станет абсолютно недосягаемой. Но самое страшное в другом… Ну, кто-то же скажите!

Вперед в сопровождении двух монахов протолкался отец Дитрих, безмерно усталый, но когда повернулся лицом к собравшимся, все разом умолкли.

Он проговорил слабым голосом:

— Король напоминает, что Багровая Звезда Антихриста, поднявшись в воздух, всегда уничтожает все на поверхности. Горы равняются с землей, выкипают озера и реки, горят леса и степи…

Они смотрели непонимающе, многим даже сейчас это не приходит в голову, а в упоении победной битвой и полным разгромом противника тем более никто бы и не подумал о последствиях. Не по-мужски заглядывать так далеко вперед, так поступают только трусы, что везде стараются соломку постелить.