Ричард Длинные Руки — король
Шрифт:
Первым появился герцог Клемент, самый огромный и массивный, но то ли в самом деле умеет ускоряться, то ли был у самых дверей, следом с большим отрывом вышли Мидль и Альбрехт, а затем по мере того, как весть о прибытии принца Ричарда разносилась, выскакивали Сулливан, Палант, принц Сандорин...
Меня перехватили на ступеньках, преклонив колена и опустив головы.
Я сказал весело:
— Счастлив видеть вас, други!
Они подняли головы, я жестом велел всем встать, живо окружили меня, я обнимал, хлопал по
Клемент проводил взглядом спешащего в главный дворец Меммингема, кивком подозвал одного из гвардейцев.
— Гонца в лагерь, — велел он, — пусть сразу прокричит, что принц Ричард вернулся!.. Конечно же, с победой.
Я услышал, возразил:
— На этот раз побед нет...
Он прогудел мощно:
— У вас их столько, что уже не замечаете, ваше высочество!.. Ну-ка...
Он кивнул лордам, я не успел вспикнуть, как меня подхватили сильные руки и с веселыми воплями понесли к дверям. Там уже распахнули во всю ширь и держат, даже ветер не захлопнет, лица у всех восторженные и ликующие, еще бы, здесь моя армия, а в остальных зданиях и флигелях все же завоеванные и покоренные, хотя официально значатся нашими союзниками.
В залах и коридорах возбужденные голоса, мимо меня проплывают факелы на стенах, впереди крики «Дорогу, дорогу!», и наконец внесли в главный зал и торжественно усадили на твердое сиденье золотого трона, где сравнительно недавно Мунтвиг принимал послов и покоренных королей.
Я весело и с любопытством оглядел всех, жадной толпой столпившихся у трона, как сказал или скажет поэт, моих верных соратников и сподвижников, боевых друзей, с которыми делили ночь у костров, трудные походы, победы и немногие, но горькие поражения.
Клемент наклонился к моему уху и сказал доверительно:
— За Максом и Норбертом уже послали.
— Они все еще в лагере? — изумился я.
— Нет, — ответил он, — но там бывают чаще, чем здесь. Ваше высочество, если вы уже насиделись... может быть, сперва отдохнете в своих покоях? А вечером изволите провести большой прием.
Я внимательно посмотрел на его суровое лицо с резкими чертами, где почти нет морщин, а только резкие ущелья боевых шрамов.
— Герцог, — сказал я, — вы растете быстро.
— Ваше высочество, — возразил он, — всю зиму сидеть взаперти во дворце! Поневоле станешь галантерейным.
— А-а, — сказал я, — понял. Но вы правы, я посмотрел на ваши рожи, теперь все свободны, как и я.
— Вас проводить?
Я отмахнулся.
— Можете, хотя это неважно.
— Вечером прием будет здесь же?
— Да, — согласился я. — А пока войду в курс дел, какие дрова и сколько наломали без меня.
Он поклонился, как и другие, а я вскочил и бодрым шагом, сюзерен должен быть всегда бодр и алертен, отправился через заднюю дверь по узкому коридору, где на каждом шагу наши гвардейцы, в
Вообще-то, знай я заранее, что король Леопольд вернется на трон, я не стал бы разорять его дворец, хотя на самом деле экспроприировал не так уж много, разве что казну выгреб до последней монетки да королевскую сокровищницу опустошил наполовину, но не зверствовал, а всю коллекционную золотую и серебряную посуду велел выставить на столы, драгоценные статуи из редких пород дерева и украшенные драгоценными камнями выставил у входа на лестницы, в залы, в длинных коридорах, особенно украсил большой холл, через который проходит больше всего народу.
Думаю, королю Леопольду пришлось скрепя сердце оставить все, как есть, иначе возникли бы разговоры о щедрости принца Ричарда и скупости короля.
Еще, уверен, ему пришлось оставить и даже скрепить своей королевской печатью и подписью ряд новых и весьма неординарных законов, которые я издал и ввел в употребление по королевству. На самом деле их составили городской старшина Генгаузгуза Рэджил Роденберри, Гангер Хельфенштейн, советник короля Леопольда, а также лорд Раймонд Меммингем, в прошлом казначей королевства и лорд-хранитель большой печати, а сейчас, похоже, вернувший себе все посты.
Составили после тщательнейшего обдумывания еще пять лет тому, якобы подавали королю Леопольду, но тот отверг, признав слишком радикальными, но сейчас вот они уже распространены по стране, и хотя прошло совсем немного времени, королю трудно будет отказаться.
Это как от кодекса Наполеона и его законов пытались отказаться пришедшие ему на смену короли, однако и законы вошли в быт, и орден Почетного легиона, и даже «Марсельеза» стала государственным гимном, а все великие свершения королей ушли на свалку.
Гвардейцы у входа заулыбались, но с мест сдвинуться не решились, даже не шелохнулись, а слуга в одежде моих цветов услужливо распахнул обе створки.
Я перешагнул порог, остановился, осматриваясь. Обстановка разительно поменялась, куда-то исчезла дурная помпезность, золото стен прикрыто гобеленами и коврами, вместо роскошнейших и весьма неудобных кресел с прямыми спинками теперь легкие стулья с удобно загнутыми спинками, а под ногами только твердая поверхность дорогих пород дерева, никаких ковров с толстым ворсом, что собирают всю пыль и грязь.
— Ну ладно, — пробормотал я.
За спиной послышался мягкий и в то же время ироничный голос:
— Уверен, вам понравится.
Я буркнул, не оглядываясь:
— Граф, не дерзите. Мне это, конечно же, нравится, но именно потому и весьма не нравится!
Он вошел и встал рядом, а за нами с едва слышным стуком захлопнулись двери.
— Еще бы, — сказал он так мирно, что захотелось его вдарить, — такие перестановки... да еще в личном кабинете, какой мужчина позволит так над собой издеваться?