Ричард Длинные Руки – курфюрст
Шрифт:
Анатолий пожал плечами.
– Я что, по-твоему, за феодализм? Это я так просто… Слишком уж громко ты заявляешь свое кредо. Нагло даже.
– А я вообще наглый, – сообщил Борис. – Дима, ты чего молчишь? Весь вечер как в воду опущенный!
Алина посмотрела на меня оценивающе.
– Придется мне им заняться, – заявила, едва не позевывая. – Кровь разогнать… или хотя бы качнуть с места на место. А то от застойных явлений всякие умные мысли появляются, а от них голова болит.
Я в самом деле чувствовал себя, как будто из меня вынули некий стержень. Даже кости истончились, плечи обвисают, а мясо сползает под действием гравитации.
– Да, –
Борис вскинул брови.
– Дима, ты чего? У тебя того… кризис? Могу подсказать неплохого психоаналитика. Начинающий, так что берет недорого, но – талантлив, пойдет далеко! А пока вруби музыку погромче, включи телевизор, а сам засядь за стрелялку. И телефон не отключай. Пусть тебе звонят, отвлекают…
– От чего? – спросил я.
– От всего, – ответил он твердо и посмотрел в глаза прямо. – Живи просто, ни о чем не думай. Только ни о чем не думай!.. Как все. Не задумывайся. Просто живи. Как прекрасен этот мир, посмотри…
Они пробыли недолго, ведь мы просто возвращались с тусовки видеоконференщиков, ко мне заскочили по дороге отлить, а потом, как водится, по рюмочке еще и еще, за комп смотреть новые проги, перелапали новые сюдюки с фильмами, то да се, и так до часу ночи…
Хохоча, ловили на площадке лифт, как такси. В нашем доме их два: малый и большой. Я вынес Алине одежду, опять вышла голая, она такое проделывает даже абсолютно трезвой, к великому удовольствию курящих на лестничной площадке соседей. Дверцы распахнулись, все вломились, как в последнюю электричку, а я потащился обратно.
Спать, сказал я себе. Сова не сова, но утром даже у совы голова свежее и тонус выше. Долго чистил зубы, рассматривал себя в зеркало, такого красивого, умного, замечательного… но только гады этого даже не замечают, это только я пока вижу ясно, а они все как слепые. Снял часы, чтобы помыть руки. Горячая струя воды приятно обожгла пальцы, но в теле медленно разливается странный холод. И непонятная тоска.
Перед сном вышел на балкон. Обычно взгляд падает под тем же углом, как и на книгу или на экран ноутбука, но сейчас что-то заставило задрать голову. Звездное небо нависает четкое, непривычно яркое. Я поймал себя на мысли, что смотрю на небо… чуть ли не впервые. Вот так смотрел в самом раннем детстве, потом узнал, что оттуда никто палкой по голове не стукнет, и перестал обращать на этот привычный купол внимание. Не смотрим же на потолок…
Второй раз о небе вспомнил в старших классах школы. Был такой предмет астрономия, но не профильный, можно было сдавать всерьез, а можно и не обращать внимания, и я, конечно же, как и все дети перестройки, обращал внимание лишь на то, что может пригодиться в реальной жизни.
От звезд какая польза, они ж за сотни и тысячи парсеков, а парсек это такая жуть, что, когда я однажды пытался вообразить, прошиб холодный пот посреди жаркого майского дня. И, конечно же, больше никогда не поднимал глаза к небу, как и миллионы москвичей, что смотрят только под ноги и по сторонам, чтобы не упустить призрачный шанс стать миллионером.
Одна из звездочек ехидно подмигнула. Присмотревшись, заметил, что мерцают и другие, какое-то явление в атмосфере, на самом деле звезды, конечно же, не мерцают. А если посмотреть в телескоп, то кажутся намного мельче, чем простым глазом. И чем телескоп мощнее, тем звездочки мельче.
Я ощутил, как на спину дохнуло предостерегающим холодком. Сейчас бы уронить взор с бесполезного неба, но я смотрел, смотрел.
«А ведь в парсеке, – мелькнула неожиданная мысль, – чертова уйма миллионов и миллионов километров. Ни на какой ракете не доберешься. И никогда-никогда человек так далеко не побывает…» И что все эти надежды, что когда-то будем ходить под зеленым или синим солнцем, – сказочки, как и надежды на полет в сверкающей трубе, через которую снова вылетим в такой же по сути мир, только покрасивше, побольше, побогаче, где все умнее, толще, а женщины еще сговорчивее, а сиськи у них еще крупнее.
Холодок распространился по всему телу, начал пробираться вовнутрь. Но я, человек эпохи, когда главными словами стали «побалдеть», «расслабиться», «оттянуться», то есть избегать всяких усилий, ибо усилия – всегда дискомфорт, на этот раз не увильнул. Самому показалось, что расковыриваю старую рану – откуда у меня раны? – но со странным усердием смотрел в звездное небо, пытался представить эти жуткие просторы.
И лишь когда под черепом образовалась глыба льда, а в глазах начали замерзать слезы, я уронил взгляд. Зачем-то вытянул руку, никогда не рассматривал свои пальцы так внимательно и заботливо. Даже когда прищемил дверью, когда натер кровавые мозоли веслами или когда… вспоминай-вспоминай… прокричал внутри испуганный голос, только не поднимай взгляд к небу!
На коже редкие волоски, рудимент, уже не греют, как грели диких предков. Сама кожа неплотная, слабая, охотно передавшая защитные свойства одежде, мазям, кремам, дезодорантам. Под кожей красное мясо. Вообще-то, не красное, красным становится из-за крохотных трубочек, по ним носятся миллиарды красных кровяных телец. Кажется, их зовут эритроцитами. Есть еще и лейкоциты, это бледные амебы, санитары моего леса, ходят самостоятельно, даже против потока крови, уничтожают чужаков, что сумели пробиться в организм через кожу и защитные кремы. Все это, эритроциты и лейкоциты, а также всякие другие ткани, все состоит из ДНК или дрозофил… нет, хромосом, их видел на фото в разных журналах, эти ДНК, или просто молекулы, в свою очередь из атомов…
Дальше стало намного труднее, череп разогрелся, лед таял, но пар в свою очередь грозил взорвать черепную коробку. Я упорно напрягал внутреннее зрение, молекулы увеличивались, становились огромными, как планеты, распадались на куски, а те разлетались на атомные ядра… Здесь меня тряхнула непонятная судорога страха, но я, сцепив зубы, озлобленно представлял себе эти атомы, а потом и вовсе увеличил один атом и пошел углубляться вовнутрь… Здесь уже полная чернота, пустота, целая вселенная пустоты, а где-то в самом центре висит крохотное атомное ядро, а вокруг него носятся… или вибрируют… элементарные частицы…
Судорога страха пронзила с такой силой, что я вскрикнул от боли, но из непонятного упрямства все еще держал внутренним взором этот страшный мир, и вдруг пришло страшное понимание, что и сам я, такой умный, сложный и замечательный, состою из пустоты, где на огромном расстоянии один от другого висят в этой пустоте, вакууме, вот эти крохотные комочки. На таких огромных расстояниях, что от одного до другого расстояние намного больше, чем от комара на Спасской башне до комара на крыше нью-йоркского небоскреба. Но между комарами хотя бы воздух, а внутри меня – вакуум, абсолютнейшая пустота, ничто… И весь я фактически – ничто, ибо частички «чего-то» занимают абсолютно ничтожнейшую часть пустой вселенной, коей являюсь я…