Ричард Длинные Руки – ландесфюрст
Шрифт:
Конь моей спутницы начал прихрамывать, сперва чуть-чуть, потом припадать на переднюю ногу так, что Ротильда всякий раз тыкалась в его шею носом.
— Привал, — велел я. — Надо посмотреть, что у него с копытом.
Ротильда вскинула:
— Здесь? В зачарованном Лесу Ночи?
— Правда, — сказал я, — милое место? Никто сюда за нами не погонится… Можно поспать спокойно.
Она сказала, ощетинившись:
— Я с вами спать не буду!
— Да ладно, Ваше Величество, — ответил я, — я на такую честь не рассчитываю. Да и спать не стоит, я вообще-то спешу
Она фыркнула:
— Какие у вас могут быть дела?
— А вот могут, — ответил я. — Хотя спешу не к герцогу. И даже не к герцогине.
Я соскочил, протянул ей руку, она нехотя приняла и спустилась на землю, наполовину побывав в моих объятиях и мельком прикоснувшись ко мне грудью — женская месть за недостаточное внимание, но я сделал вид, что не заметил, и тем самым испортил триумф.
В копыто впился острый сучок, я осторожно выдернул его, подержал ногу в ладонях, заживляя ранку, конь тихонько ржанул и посмотрел на меня благодарными глазами.
Бобик за это время задавил нечто среднее между крупным поросенком и олененком, принес и смотрел с надеждой.
— Спасибо, — похвалил я. — Намекаешь, что хорошо бы поджарить?
Ротильда сказала резко:
— Я не проголодалась!
— А вот мой щеночек, — сказал я ласково, — уже кушать хочет. Утю-тю-тю, моя лапочка!.. Так что перекусим и поедем. Заодно и ваша конячка переведет дух… Бобик, давай это самое сюда. Сейчас королева Мезины разделает эту вещь, а мы с тобой пожрем.
Ротильда надменно вздернула голову:
— Я?.. Буду кормить двух… двух…
Я сказал с соболезнованием:
— Недостает слов? Что значит благородное воспитание! Вечно вас ограничивают в выражении чувств.
Она отвернулась и, взяв копыто своего коня в обе ладони, рассматривала место ранки, а я за ее спиной бросил искру в кучу мелких сучьев, набросал сверху веток покрупнее, и, когда королева повернулась к нам, я уже быстро сдирал шкуру и разделывал, после чего насадил мясо на очищенные от коры прутья и приготовился ждать появления углей.
Она огляделась, но место в самом деле удачное, такие всегда выбирают путешественники: раскидистый дуб, что укроет кроной как от солнца, так и от грозы, крохотный ручеек из-под корней, достаточный простор, чтобы не бояться, что там шуршит за ближайшими деревьями, — они отступили на приличное расстояние.
— Запасы в мешке кончились? — спросила она язвительно. — Не рассчитали на долгую дорогу?
— Ничуть не кончились, — возразил я.
— Тогда зачем…
Я кивнул на Бобика, он лег у костра и неотрывно смотрит на поджаривающееся мясо жадными глазами.
— Ему.
Она охнула:
— Что? Вы совсем разбалуете собаку!
— А кого еще баловать? — возразил я. — Не женщин же… Это у нас в крови — баловать и потакать. Потому нам на голову садятся всякие… пусть уж лучше собачка, чем женщина. Собачка в самом деле любит — верно и преданно, тоскует по хозяину, а не пляшет в его отсутствие от счастья на столе. За что и мы их любим, а не только врем, что любим…
Я говорил ровно и успокаивающе, но странное
Деревья все такие же огромные, все до единого тянутся вверх, словно стремятся убежать от земли, а ветви выдвигают из ствола только на самых верхушках. Даже те, что вроде бы растут на просторе, даже эти вытягиваются в струнку, похожие на одуванчики на длинных тонких ножках с пушистыми головками.
Ручеек, выбравшись из-под корней дуба, бежит весело, очень довольный, наконец-то на свободе, а завидев вдали лесное озеро, ускорил бег и ринулся со всех ног — ого там сколько своих!
Я неспешно подкладывал в костер толстые сухие ветви, а когда появились угли, начал устраивать над ними ломти мяса.
Опасность, даже не сама опасность, а как бы легкое предостережение исходит со стороны лесного озера, хотя с виду такое тихое, спокойное, с неподвижной водой, как бывает только в лесу, когда окружающие деревья не то что волну, не допускают даже ряби на зеркальной поверхности.
Ротильда все больше выказывает себя настоящей женщиной, хотя точнее было бы разделить на настоящую и женщину, так как женскость проявилась в стремлении получить некие преимущества за счет того, что спали под одним одеялом, а когда не получилось, то не хныкала и не обижалась, а сама забыла о такой мелочи — в самом деле королева, у государей всегда есть дела поважнее и позначительнее.
Сейчас, не заставив меня подчиниться, она сделала вид, что так и должно быть, усердно жарит мясо, надкусывает пару раз, затем переправляет в пасть Бобику, а это чудовище помахивает ей хвостом и даже один раз благодарно лизнуло руку.
Я не удержался, да и кто из нас удерживается от бахвальства перед женщинами? Поймал момент, когда она не поворачивалась некоторое время, и снова всю скатерть уставил деликатесами так, что желудю упасть некуда.
Когда она, умывшись в ручейке, вернулась, я, уже полулежа, как римлянин на пиру, жевал тонкий ломтик деликатесного мяса.
Она охнула:
— Ну вы и жрун, сэр Ричард!.. А киваете на разбалованную собаку?
Я сказал уязвленно:
— А где восторги?
— Восторгаюсь, — ответила она, — еще как… но непонятно, куда вы это все везете?
— Везу? — переспросил я. — Это все скормлю вам, вельможная лапочка.
— Я не лапочка, — ответила она с достоинством, — а Мое Величество. А столько съесть невозможно.
— Это мы посмотрим, — сказал я.
Она присела, грациозно подвернув под себя ноги, я поглядывал искоса, чтобы не смущать; ее пальцы брали сперва осторожно всякие непонятности, но потом все ускоряли движения, наконец они превратились вообще в блюрные, то есть почти смазанные от скорости, нижняя челюсть двигается быстро, как у мыши, я никогда бы так не сумел, а вкусности исчезают так быстро, что я едва успел якобы вытащить из мешка вазочку с горкой шоколадного мороженого.