Ричард Длинные Руки – ландлорд
Шрифт:
— Насчет оружия ничего не сказано... напрямую, так что оставьте при себе.
— Хорошо, — сказал я. — И куда, в подземную ТЮРЬМУ?
Он помедлил.
— Тоже ничего не сказано. А значит, отправляйтесь в свою комнату. Я только поставлю возле дверей стражу. И прошу вас не покидать ваши... апартаменты.
Наши взгляды встретились, он жутко покраснел, в глазах мольба, чтобы я сам взял ситуацию в свои руки, я же лидер, а он всего лишь честный солдат, но я лишь хмыкнул.
— Значит, домашний арест…
— Сэр Ричард!
— Да ладно, пошли.
Стражи тоже сочувствующе
Когда я переступил порог и закрыл дверь, слышно было, как они устраиваются под стеной в коридоре. Вряд ли будут препятствовать, если вздумаю совершить побег.
Я лег на лавку, закинул руки под голову и задумался. Взяли под стражу, но не отобрали оружия. Такая полумера вряд ли удовлетворит родню маркиза, сейчас они, конечно, настаивают на казни мерзавца, который посмел не просто повесить их родственника, но бросил несмываемую тень на весь их древний и благородный род.
А короли — это первые политики, которые для того, чтобы удержаться у власти... конечно же, ради высших интересов!, научились сдавать своих сторонников, отказываться от своих слов, нарушать клятвы, ибо у настоящего властелина нет друзей, а есть только интересы... да-да, высшие, государственные, ради которых можно все, что вполне позволит себе человек, произошедший от обезьяны.
Пес чувствовал мое хреновое состояние, ставил на меня лапы, клал голову, вылизывал руки, заглядывал в глаза с немым требованием: ну скажи, что делать? Да мы их всех порвем на мелкие тряпочки, только скажи...
Глава 7
К вечеру пришел Барбаросса. Я встал и подчеркнуто смиренно поклонился, он раздраженно отмахнулся.
— Не прикидывайтесь. Я здесь неофициально, иначе бы сам вызвал вас пред свои светлы очи.
— Государевы, — поправил я с тем же подчеркнутым смирением. — И не вызвали бы, а велели доставить.
— Ну да, — сказал он подозрительно, — государевы. А что?
— У государя не могут быть светлы очи, — пояснил я кротко. — У него мальчики кровавые в глазах. И сами глаза налиты кровью, власть обязывает!
Он сел за стол, лицо измученное, кости все еще торчат, а глаза выглядывают из пещер, хотя раньше были навыкате.
— Лучше бы я издох в постели!.. — сказал он зло. — Ты явился, чтобы еще больше замутить воду!.. Теперь против меня поднялись и те, кто помалкивал. Маркиз Плачид приходится родней могущественным ветвям рода Плантагенетов и Курциям. А еще, оказывается, и самим Тюдорам! До этого помалкивали, а теперь вот предъявили претензии...
— Какие?
Он в раздражении ударил кулаком по столу.
— Требуют твоей немедленной казни. А на тот случай, если захочешь ускользнуть, на все дороги и тропки уже выдвигаются отряды этих мятежных... почти мятежных баронов. Нет, еще не мятеж, все эти приготовления подаются как помощь мне, законному королю, в поимке преступника.
Я пожал плечами.
— Вы не поверите, но неделю назад на меня охотился весь Тараскон как на преступника...
Он сказал ядовито:
— Не поверю? Как раз в это поверю!
— Спасибо, Ваше Величество, за веру в меня.
— Не за что, — буркнул он. — Ну как теперь выходить из положения?
— А что, другого варианта нет, как меня вздернуть?
Он пожал плечами.
— Может, и есть, но я его не вижу. А все требуют именно вздернуть, а про варианты умалчивают. Думаю, их никакие варианты не устроят. Разве что, если я и сам повешусь на соседней ветке.
Я тяжело вздохнул.
— Вам решать, Ваше Величество. С другой стороны, конечно, если смотреть ширше, то такая дворянская вольница играет прогрессивную роль... В смысле, ограничивает самодурство королей. Не дает превратиться в восточного деспота. Это я вам говорю как антрополог. Но в данном случае я, государственник, предпочел бы, чтобы ваша власть была крепче, а оппозиция — подавлена. Вот такие несовременные противоречия между долгом и чуйством. Все-таки я временами от обезьяны, что делать. А иногда так и вовсе стыдно сказать от кого...
Он не слушал, встал и, заложив руки за спину, с рассеянным видом прохаживался по комнате.
— Так что же делать... что делать...
— Если уж решите вешать, — сказал я ядовито, — пригласите из монастыря ребят, чтобы... э-э... причастили и отпели. Лишний повод помириться с церковью. И сблизиться.
Он буркнул:
— Какое это сближение? Они меня возненавидят еще больше!.. Не знаю уж, чем вы им угодили. Впрочем...
На его лице проступило новое выражение, взгляд пошел вдаль сквозь каменную стену.
— Вот-вот, — сказал я едко, — мысля пришла, так?.. Настоящий король должен из всего извлекать пользу. Даже из того, что само всплывает.
Он перевел на меня отсутствующий взор.
— Гм...
Я смотрел, как он круто повернулся и вышел. В коридоре дружно ударили рукоятями копий в пол, донесся успокаивающий голос Барбароссы, и все стихло.
Через зарешеченное окно я видел, как ночью при свете факелов бригада плотников быстро и споро поставила посреди двора деревянный помост. Ступеньки покрыли красным полотном и приколотили гвоздиками, но их всего три, так что полотно дальше игриво треплет ветерок. На телеге привезли длинное бревно и кучу толстых досок, стучали топорами, пилили и подтесывали, приколачивали, а когда подняли это сооружение, я зло выругался: посреди помоста во всей красе поднимается виселица!
С одной-единственной петлей. И хотя у короля в темнице хватает преступников, но можно не сомневаться, кому эту петлю наденут на шею.
Спать я не лег, во сне теперь нуждаюсь мало, просто лежал и перебирал по камешкам всю жизнь, вяло выясняя, где творил добро, где зло, где просто потакал своим инстинктам, а там на какую чашу весов упадет. Потом сообразил, что никакого перебирания не получается, а больше ломаю голову над тем, что же задумал Барбаросса. При всей упрощенности его натуры все же дикарская хитрость присутствует в каждой задумке. Да и коварства не занимать, одно только в плюс: действительно, не о себе думает, а как сделать, чтобы в его стране наступил мир и покой, дороги освободились от разбойников, а крестьяне чтоб богатели... с бедных много шерсти не настрижешь.