Ричард Длинные Руки – майордом

Огромное разбухшее солнце, багровое и в темных пятнах усталости, сползает по раскаленному небосводу медленно и тяжело, как яичный желток по накренившейся сковороде. Коснувшись темной земли, лопнуло и, продолжая опускаться, растеклось по линии горизонта огненной лавой, пропитывая угасающим жаром.

Я смотрел на закат бешеными глазами. Разве там пламя, вот во мне да, куда там недрам Солнца. Жжет так, хоть криком кричи. На людях делаю морду каменной, иногда выжимаю

– Сын мой, – донесся со спины мягкий голос, – Господь избрал тебя для тяжкой ноши…

Я не оборачивался, не могу смотреть в сочувствующие глаза великого инквизитора. Воздух накатывается снаружи теплый, наполненный запахами степных трав и горячей пыли, а мне бы сейчас снега в рыло, растоплю собой все ледники Антарктиды и в одиночку устрою им, гадам, всемирное потепление.

– Мы ждали от него неприятностей, – проговорил отец Дитрих мягко, – но, если честно, сэр Ричард…

Я наконец повернулся, отец Дитрих тоже на балконе, сидит за столом, но не в роскошном кресле, а на стуле с прямой спинкой. Великий инквизитор никогда не позволяет себе расслабиться, ощутить себя простым человеком, всегда следит за собой, за каждым словом и жестом. Сейчас в его руке золотой кубок прекрасной работы, отец Дитрих рассеянно поворачивает его в ладони, с церковным спокойствием рассматривая драгоценные камешки, их целая россыпь, лицо отрешенно-спокойное.

Пес спит у его ног, подлый предатель. Всего лишь потому, что отец Дитрих рассеянно почесывал ему спину до того, как он вконец разомлел и заснул.

Я сказал тоскливо:

– Да знаю, знаю!.. Никто не ждал.

– Выругайтесь, сэр Ричард, – посоветовал отец Дитрих. – Молитва дает утешение, а ругань – облегчение. При мне можно. Инквизиторы – что лекари. Только лекари лечат всего лишь бренное тело, а мы – бессмертную душу.

– Мне лечить нечего, – огрызнулся я. – Какая душа? Один пепел. Будто инквизиторы полечили…

– Все проходит, – произнес он с утешением и грустью. – Все проходит… Великие слова!

– Ну уж нет, – ответил я зло. – Во мне все еще тот вулкан! Я этому Ульфилле теперь враг по гроб жизни. Никогда не прощу! Он у меня не Армландию, не королевскую или императорскую корону увел, а… женщину!

Отец Дитрих кротко вздохнул.

– Все понимаю. Думаете, у меня порой чувства не забегают вперед?

– Придушу собственными руками!

– Придушите, – согласился он кротко. – Мне он тоже… неприятен. Да и опасен. Люди с одной только чертой или страстью опасны. Сильные – опасны втройне. Но в данном случае он сотворил благо. Постепенно ваша кровь перестанет кипеть уязвленной гордостью. Займетесь делами провинции… а еще лорды перестанут пытаться умыкнуть у вас эту женщину. Пусть теперь Ульфилла с нею мучается.

Я помотал головой. Боль нахлынула с такой силой, что разом заболели все зубы, а самый большой острым клыком впился в сердце.

– Он как раз не будет мучиться, сволочь!.. Она ж в монастырь устремилась!..

Он сказал утешающее:

– Сэр Ричард, постарайтесь увидеть преимущества в том, что стряслось.

– Какие к черту преимущества! – выкрикнул я со злостью.

– Еще какие, – возразил он. – Обиженные вами Арлинг, Кристофер, Рикардо и даже граф Ришар за это время снова начали потихоньку собирать войска. Они гордые люди, не смирились с тем, что отобрали еще и женщину… Мужчина с многим готов смириться, но, как видите по себе, потеря женщины – невыносима! Но сейчас, как вы говорили еще в первый день, когда увидели Лоралею, предмет раздора убран.

Я с силой ударил кулаком в раскрытую ладонь.

– Их гнев будет направлен на отца Ульфиллу?

– Не думаю, – ответил отец Дитрих с некоторым сожалением, в котором вряд ли признался бы даже себе. – Дело даже не в том, что он – священник, а у священников не отнимают. По крайней мере, рыцари. Уже всем известно, в том числе будет известно и прошлым мужьям Лоралеи, что не увез ее себе. Она прониклась речами и добровольно решила стать невестой Христовой. Это повыше, чем быть женой даже короля. Не будете же с Господом спорить, как спорили с графом Ришаром?

Я сел за стол, кубок с нетронутым вином сиротливо ждет меня в одиночестве. Свой отец Дитрих не выпускает из руки, смакует, отпивает крохотными глотками. Кагор – единственное вино, которое церковь допускает к употреблению даже в священных таинствах, но отец Дитрих мог бы и любое другое: церковники высшего ранга могут позволить себе больше, чем рядовые священники, без опасения скатиться в житейские будни.

– Сейчас я готов спорить с кем угодно, – ответил я хмуро. – Даже с Господом.

Отец Дитрих с некоторой опаской взглянул на озвездившееся небо.

– Сын мой, уважай ее выбор. Это впервые не выдавали замуж родители, не отнимали друг у друга лорды… Она сама, понимаешь?

– А что от понимания толку? – огрызнулся я. – Еще обиднее. Ушла бы от графа – другое дело. А то – от меня!

Легкая улыбка тронула его тонкие бледные губы.

– Сын мой, взгляни на это иначе. От виконта она могла перейти к барону, от барона – к графу, а от тебя… Понял?

Я тоже искривил губы в вымученной улыбке.

– Спасибо, святой отец. Но я не настолько заношусь. Конечно, заношусь, но все-таки не пьянею от своей значимости.

– Вот и хорошо, – произнес он со значением. – Гроссграф не должен пьянеть ни от женщин, ни от власти.

– Да, – буркнул я. – Вам хорошо, ведьм на дыбу, потом на костер… Все просто!

Над миром сгущается ночь, однако под нами весь двор крепости залит огнями факелов и светильников. Смола полыхает и в бочках, доносится перестук молотков, конское ржание, грубые мужские голоса и мягкий женский говор. Я не смотрел вниз, все знакомо, кончики пальцев ощупывают тончайшую чеканку кубка, ноздрей коснулся пряный аромат вина.

Отец Дитрих проговорил мирно:

– А ты не замечал, что нам ставят в вину истребление ведьм, но не обращают внимание, что на костер идут и ведьмаки? Ни разу даже не упомянули! А ведь мужчин во всех противоправных действиях всегда больше! Но их истреблять как бы можно, за них никто в глаза палкой не тычет. А вот женщин… Их мы всегда готовы прощать. Любых. Но где справедливость и равенство перед лицом Господа?..

– Нет на свете справедливости, – ответил я тоскливо. – Была бы… Ульфиллу бы черти взяли.