Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии
Шрифт:
– Каждую минуту готовлюсь, - признался я.
– Слишком много поставлено на… гм… чашу весов. Но…
Он прервал:
– Я переговорю с иерархами.
– Отец Дитрих?
– С иерархами церкви, - пояснил он несколько отстраненно.
– Папа непогрешим, но его непогрешимость народ понимает совсем не так, как есть на самом деле. Я жду тебя через час, сын мой!
Я преклонил колено, поцеловал руку и, медленно поднявшись, в церкви нельзя делать резких движений, отступил и вышел в солнечный день.
Непогрешимость папы, стучала в голове злая мысль,
Отец Дитрих намекнул достаточно прозрачно, что до народа доходит только изреченное папой, и всем кажется, что здание церкви монолитно, хотя на самом деле, как понимаю, церковь слишком громадная организация, чтобы в ней все и во всем было абсолютно идеально. Церковь строилась людьми, в основном - честными идеалистами, но она рассыпалась бы вскоре, не подключись к ее строительству люди практичные, хитрые, умелые и зачастую корыстные.
А эти, умелые и корыстные, в постоянной борьбе друг с другом как на личном уровне, так и на уровне группировок, которые я называю организованной преступностью, очень уж мне нравится эта готовая формулировка, люблю пользоваться чужими, пусть думают, что это я такой умный.
В полумиле от замка лорда Робера де Флера из земли торчат камни, остатки древних циклопических сооружений. Во всей долине отца Миелиса, голой и ровной, как поверхность столешницы, если не считать холма со скардером, это единственное место, где можно появиться внезапно, не вызвав моментально испуганно-заинтересованные взгляды.
Я пристально всматривался в слабо мерцающее по краям окошко с серой бесцветной картинкой, словно там ночь, наконец поймал взглядом проплывающие мимо остатки стен, где камни выше моего роста, сказал себе «стоп», набрал в грудь воздуха и произнес молча, но громко и властно, что я изволю появиться там.
Сердце все еще стучало в страхе, никак не привыкнет, однако ступни уперлись именно в то место, которое я еще с той стороны зафиксировал взглядом.
Солнце ослепило глаза, с испуганным криком взметнулись гнездящиеся в руинах птицы. Я проморгался, сказал почти шепотом:
– Азазель… Азазель, ты как?
Несколько мгновений ничего не происходило, затем вдали возник темный смерч, моментально переместился в направлении к руинам.
Я успел подумать, что ангелы всегда являются людям в своем истинном облике: существами из первозданного света, это впечатляло наивных дикарей настолько, что падали ниц и принимали все, что скажут с небес, с трепетом и благодарностью.
Однако существа из света в этом мире всего лишь посланцы воли Создателя, а чтобы реально передвинуть хотя бы песчинку, им приходилось воплощаться в реальные тела. Живая плоть не требуется, достаточно таких стихий, как воздух, огонь, вода, и вот уже ангел в телесном облике способен двигать камни и даже целые скалы, что и позволило перестраивать ужасающий ад для создания собственного комфорта.
Однако это и налагает понятные ограничения. Передвигаться со скоростью мысли уже не получится, а самое главное - такое тело смертно. Правда, сам ангел, высвободившись из него, возвращается в свой мир, откуда со временем снова сможет, если сумеет преодолеть тот ужас, который охватывает его в момент гибели тела, в котором жил.
Хотя мятежные ангелы, все это время вынашивая планы мести, все-таки сумели отыскать варианты, когда можно лишать жизни и бессмертных. Как мне кажется, и не без оснований, подсказали умельцы, купающиеся в котлах с кипящей смолой.
Я сам опробовал эту возможность, убив бессмертного, после чего, естественно, Вельзевул постарается вооружить таким оружием как можно большее число своих сторонников.
Азазель вышел из распавшегося вихря веселый, загорелый, франтоватый, дружески кивнул.
Я спросил шепотом:
– Ну ты как, что-нибудь узнал?
Он посмотрел несколько странно:
– Что с тобой? Как будто год не виделись!
– Прости, - сказал я виновато, - эти скачки туды-сюды так время сдвигают! Кажется, год прошел.
Он кивнул, лицо стало деловитым:
– Вообще-то в самом деле узнал.
– Ну, не томи!
Он понизил голос:
– Ад место не слишком-то радостное, знаешь? Особенно для ангелов. Но мятежные хоть и пали духом после поражения, но поневоле начали обустраиваться. Сперва там, где оказались. На это ушло времени… несколько столетий. Там и образовался тот ад, о котором все знают.
Я пробормотал:
– Начинаю догадываться.
– Правильно начинаешь, - заметил он.
– Большинство там и обитали, но нашлись такие неспокойные, что постепенно начали по щелям и пещерам пробираться еще глубже, отыскивать намного более ужасающие места с огненными ручьями и реками, фонтанами горячей грязи, грохотом, дымом, гарью…
– Понятно, - сказал я.
– Именно там новые заговорщики и свили гнездо? Я имею в виду, построили тренировочные базы?
Он кивнул:
– В самом неприступном месте. По слухам. Но пока еще не знаем, где они. Только примерно.
Он засмотрелся, как в нашу сторону мчатся, стараясь обогнать один другого, Бобик и Зайчик, оба жульничают, пытаясь помешать друг другу, и потому добежали к нам ноздря в ноздрю.
Я принял порцию уверений в любви со стороны Бобика, обнял и погладил по носу арбогастра, это начиная от ушей.
Азазель наблюдал с кривой усмешкой. Я сказал задето:
– А твой конь так может?
Он покачал головой:
– Сам знаешь, что нет. Твоих собаку и коня создавали люди.
– А люди, - сказал я с нежностью, - все делают с любовью. Ну, конечно, если это не касается других людей. Ну там брошенных щенков подбираем, пингвинов готовы от чего-то спасать.