Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии
Шрифт:
Атуриель вскричал в горести:
– Какая жена? Какие дочери?.. Мы же небесные, откуда нам знать?
Нешриель, второй из рожденных для противовеса Алфофаниэшу, проговорил с гордостью:
– Мы бессмертные, а бессмертным потомство ни к чему.
– Гм, - сказал я задумчиво.
– В будущем, когда подойдет время, об этом нужно будет покумекать… Ладно, пошли, а точнее, пойдемте отсюда. Пора здесь все обрушить, дабы не поспособствовать.
Машхиель спросил настороженно:
– Чему?
Я пожал плечами:
– Да мало ли чему. Созданию святынь. Паломничеству к героически погибшим от рук осатаневшей власти в лице небесных ангелов и вконец озверевшего человека… Святых руин, куда будут приносить цветы и стоять в скорбном молчании.
Машхиель смотрел непонимающе, но Нешриель сказал озябшим голосом:
– Да, уходим.
– Позовем Бегемота, - предложил Атуриель.
– Он держал нейтралитет, но ломать и рушить обожает. Даже упрашивать не надо, только разреши.
– Разрешил бы, - сказал я милостиво, хотя меня никто не спрашивал.
– Но подрядился сам все порушить. Считается, что только человек если уж рушит, то рушит. А пока считать мы станем раны, товарищей считать.
Машхиель сказал жалобно:
– Все на десятки миль покрыто трупами так, что земли не видно!. Даже огненные реки перегородили телами, теперь там лава сжигает все на своем пути.
– Царство им небесное, - сказал я.
– Собирался отдать приказ, чтобы всех похоронили в общей могиле, своих и не своих, они же все свои, в гражданской войне чужих не бывает, но огненный крематорий даже красивше и торжественнее! Словно похороны викингов, были такие бандиты в старину. Теперь их воспевают. Бандитов вообще воспевают… Все хотят быть похожими на бандитов, никто не жаждет походить на ученых или богословов, грустно как…
Азазель появился тихо и незаметно, как делает часто, я спросил рассерженно:
– Азазель, у Алфофаниэша есть жена?.. Ну что я проблею в оправдание сэру Растеру?.. Рыцарские обычаи забывать нельзя! Тем более основанные на здоровой дарвиновской парадигме, что потомство должен давать победитель. Только так мы достигнем прогресса и высот в гуманитарных и прочих дисциплинах… Эх, да ладно, я сам не понял. Все уходим! И побыстрее!
Он смотрел на меня мрачно и не двигался, через лишенную ворот арку вбежал Вельзевул с окровавленным по самую рукоять громадным молотом.
– Что, - крикнул он, - уже?
– Закончили, - подтвердил я.
– Теперь уходим. Сейчас здесь будет ад!
Он спросил с подозрением:
– А сейчас здесь что?
– Рай второй свежести, - сообщил я.
– Ад остается там, где прошел человек.
Вельзевул прорычал упрямо:
– Ты не должен его уничтожать! Это наш ад…
– Ад ликвидируем, - отрезал я жестко.
– Как пережиток!.. Больше нет ни светлых, ни темных!.. Мы все были в одной армии на стороне вооруженного мира и прогресса, а в ходе проведения миротворческой зачистки противника кровью своей смыли все предыдущие грехи и даже часть будущих!..
Азазель ошалело открыл рот, а Вельзевул воскликнул:
– Но… как же без ада?
– Ад переместим, - отрезал я.
– Как куды? В наши души, ессно!.. Там все поместится. Мы идем к высокой духовности, разве не видно?.. Быстрее уходим!
Сигизмунд, слушая нас, быстро осмотрелся по сторонам.
– А если там кто-то живой под обломками?
– Вечная память героям, - сказал я с пафосом.
– Устроим почетный салют над телами павших. Но потом, потом!.. В другом месте. Символически. Сейчас все прочь со всех ног!..
Вельзевул что-то пытался возразить, но я вскинул руки, в памяти всплыло Малое Имя, я начал произносить его медленно и четко, а дикая мощь, что распирала меня и отчаянно рвалась на волю, изошла с такой силой, что я всхлипнул, сразу ощутив себя пустым коконом, из которого муравей выбирается на свободу.
Ослепительный свет первого дня творения ударил в свод, высветив нависающие декоративные скалы, похожие на исполинские зубы. Раздался треск, как при грозе, но только в тысячи раз сильнее. Мы в страхе видели, как по своду побежали трещины, размером с ущелья, там беспокойно задвигались камни, больше похожие на гранитные острова.
Грохот стал зловещее, грознее, весь мир задрожал, воздух смялся и пошел волнами.
Вельзевул крикнул с мукой:
– Что ты делаешь…
Азазель посмотрел на меня с тревогой, быстро обернулся к Вельзевулу:
– Этот сумасшедший в самом деле рушит все!.. Уходим, быстрее уходим!..
Он в тревоге оглянулся на Сигизмунда и Тамплиера, рыцари смотрят на меня завороженными глазами, я держу руки вскинутыми ввысь, хотя уже можно и опустить, а весь свод затрещал и, мучительно медленно набирая скорость, пошел вниз.
Я представил, с какой силой эти падающие скалы обрушатся, какой ад начнется, но чувствовал, что руки нельзя опустить, все застынет, и только не сводил устрашенного взгляда с хаоса, в котором исчезает подземный мир, погребая крепости, реки и озера расплавленной магмы.
Донесся вопль:
– Ваше Величество!
По ушам ударил сводящий с ума грохот, я успел увидеть, как на то место, где стою, падает скала размером с Сингапур…
…запахи пряной травы шибанули в ноздри, щеку нежно укололи жесткие стебли. Я ощутил, что лежу плашмя на зеленой сочной траве, а в затылок ласково греет оранжевое солнышко.
Тамплиер и Сигизмунд распластались рядом, Сигизмунд даже руки раскинул крестом, то ли без сознания, то ли пытается обнять всю землю, как Диоген, гражданин вселенной.
Чуть дальше сидит, скрестив ноги, Азазель, бледный и вздрагивающий, глаза вытаращенные, как у ребенка, узревшего жирафа. За его спиной в полумиле высится холм с грозно блистающей стрелой скардера, вокруг холма блещет доспехами многотысячное войско.
Азазель повернулся ко мне, губы затряслись, едва выговорил:
– Это же, - проговорил он хриплым голосом, - это же… даже не укладывается… Ад же всегда был… Почти всегда!.. И как можно вот так все… закрыть?