Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии
Шрифт:
Я сделал голос жестоким и повелительным. Все трое разом вздрогнули, вскинули руки и растворились в огненной вспышке, но уже не такой пышной и ослепляющей, как раньше.
Азазель смотрел им вслед, затем перевел взгляд на меня, выглядел он малость сконфуженным.
– Ваше Величество, - произнес он, и я отметил, что он начал всерьез употреблять этот титул, - это было великолепно!.. У вас это…
Он запнулся и поспешно отступил. Между нами блеснул чистый свет, вышла Лилит, нежная, любящая и преданная, это в ее глазах и на лице, произнесла рвущим мне сердце голосом:
–
– Что?
– прошептал я.
– Чтобы избавиться от меня, - прошептала она.
– От моего наваждения…
Я наступил на горло не только своей песне, но и себе самому, собрался с силами и ответил почти твердым мужественным голосом:
– Лилит… это не мое решение… а мудрого государственного деятеля. Продуманное, выверенное и проверенное на лабораторных образцах с двойным слепым методом при вспомогательном плацебо. Самцы как хотят, а мужчины обязаны действовать по уму, воле, государственной необходимости, уставу монастыря и ордена, а также прочим значимым факторам общественной жизни, которых все больше и больше! Все поняла? Я вот нет. Но это не важно. В речи крупных государственных деятелей вслушиваться не обязательно, главное - осанка, твердый голос, уверенность во взгляде и жестах… Как это у меня?
Она ответила печально:
– Просто здорово. Так даже себя убедишь.
– Меня нет, - ответил я, - я есмь государственная функция. Недоверчивая и неубеждаемая, признающая только свою монаршью волю на благо королевства. По крайней мере, когда принимаю решения, что касаются не только меня.
– А себя, - спросила она, - ты сейчас точно не убеждаешь? Уверен?
– Уверен, - ответил я.
– Я же всегда уверен, это очень важно для государственного деятеля и вообще лидера. Если он уверен, что ведет свой народ к счастью, то можно не обращать внимания на всякие либеральные ценности, путающиеся под ногами, вроде любви, чувств и свободы слова.
– Ричард, - произнесла она тихо, - ты говоришь… громко, но глаза у тебя негромкие.
Еще бы, мелькнула злая мысль. Знала бы, как тоскливо и горько, выть хочется, но мы не то, что мы есть, а то, что выказываем публично, потому улыбнулся красиво, надеюсь, получилось, это важно, лидер должен выглядеть всегда победно безоблачным.
народу это нравится, раздвинул плечи пошире и сказал почти покровительственно:
– Ну, это профессиональное… Я не стремился на эту должность, Господь все видит. Однако мудрый и всепонимающий на уровне примитивных чувств народ постоянно выдвигал меня.
– Отказался бы.
Я вздохнул.
– Увы, жизнь у свободного человека такая, что многие вещи вынужден делать добровольно, а еще улыбаться и помахивать ручкой!
– Ты сейчас помахиваешь?
– Я всегда помахиваю, - заверил я.
– И всегда ясен. Как сказал древний мудрец: обнимись души и моря глубь, тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто… гений!.. Так вот я, как простой обыкновенный гений, объявляю волю Господа этому миру.
Она шагнула ближе, обняла, я ощутил прикосновение ее губ, настолько чистое и легкое, что даже не знаю, не почудилось ли, исчезла она чуть позже, в момент или до.
Сигизмунд, Тамплиер смотрят с глубоким сочувствием, Азазель молчит, а я пересилил себя и сказал твердым голосом:
– Мир изменился! Но никаких новых правил. Даже если я и волен их начертать, все равно не стану. Господь, на мой взгляд, поступил мудро, не разрешая ангелам вмешиваться в дела людей. Если говорить яснее и жестче: не разрешил слугам вмешиваться в дела хозяев! В прошлый раз, когда лучшие из них - повторяю, лучшие!
– пока надеждою горим, пока сердца для чести живы, попытались… что получилось? Потому отныне на земле запрещено появляться ангелам и демонам.
Азазель переспросил:
– И демонам?
– На северном материке, - уточнил я.
– У демонов Юга другая природа. С ними разберемся попозже.
Со стороны холма, где величественно и страшно высится блещущая стрела скардера, в нашу сторону уже поспешно прет толпа.
Конники Норберта, не входя с нами в соприкосновение, быстро и умело оцепили нас, обеспечивая сюзерена и его людей охраной. На рысях приблизились рыцари, впереди в изрубленном панцире и весь покрытый гарью Альбрехт Гуммельсберг, рядом с ним почти такой же, но еще и в обгорелой одежде сэр Норберт, за ними несколько известнейших рыцарей из Сен-Мари.
Рыцари преклонили колени с величайшим почтением, явно видели явление архангелов, только Альбрехт крикнул сердито:
– Почему вы все без нас. Ваше Величество?
Норберт указал большим пальцем в сторону неба, но голову поднимать не рискнул, чтобы не видеть нависающую над миром громаду из багрового металла.
– Ваше Величество!
– произнес он строго.
– Карл-Антон сказал, что вы отказались от участия ангелов и демонов в битве с Маркусом?
– Верно, - подтвердил я.
– Не поспешили?
– крикнул он.
– Это ж какая сила!
Боль стиснула мое сердце, но я сделал глубокий вздох и ответил через силу:
– Сэр Норберт… это наша война. И наша судьба. Решается, быть или не быть человечеству. Поверьте, останься они на земле, помогали бы прибывшим на Маркусе уничтожать нас, людей!
Он потемнел лицом, словно на солнце набежала тень, произнес упавшим голосом:
– Но… страшно… теперь мы одни…
– Мы всегда были одни, - ответил я жестко, - только наивно надеялись на чью-то помощь свыше! Потому, сэр Дарабос, засучиваем рукава, а в руки берем мечи.
Он сказал клятвенно:
– Клянусь не вкладывать в ножны до тех пор, пока не спасем наш народ!
– Хорошо сказали, - ободрил я.
– Наш народ! Ведь все люди на свете - наши.
Он посмотрел на меня испуганно:
– Ваше Величество…
– Вы не то подумали, - заверил я.
– Никакой мегаломании! Я имею в виду, все мы от Адама. Так хорошо и правильно говорится, хотя все понимаем, на самом деле от Каина, что гораздо лучше и правильнее. Адам - рохля, мы бы до сих пор общиннопервобытным жили, но мятежный Каин построил первые города, исследовал мир, он отец сельского хозяйства и вообще создал современную цивилизацию.