Ричард Длинные Руки – сеньор
Шрифт:
Колдун проблеял жалко:
– Господин, какая кровь?.. Какие младенцы?.. Я не выхожу, у меня здесь свои исследования…
– Это что же, – спросил я подозрительно, – этих милых мышек душишь?..
Он открыл и закрыл рот. Мой палец скреб кажана, тот тихонько повизгивал от счастья. Мышцы на задних лапах от балдежа все слабели, я видел, как коготки вот-вот расцепятся на балке, чуть отодвинулся. Кажан рухнул, не успел распростать крылья, как орел, позорно ударился об пол. А летучая мышь на полу вообще позорное зрелище. Рядом с нею ковыляющий, как утка, орел – воплощение грации.
Пока он барахтался, я поднял его и подбросил в воздух. Кажан растопырил крылья, сделал красивый пируэт, запоздало оправдываясь, вылетел в окно. Я проводил его взглядом, подошел к окну, выглянул. Замок внизу как игрушечный, я свесил голову за подоконник, мороз пошел по коже уже в который раз за день. Я в башне, что расположена на длинном тонком шпиле, но что-то ни я, ни Сигизмунд, ни Зигфрид не заметили такой уж бросающейся в глаза особенности.
Голова закружилась, мне показалось, что внизу постройки дрогнули и подвинулись, поспешно отпрянул. Старик смотрел отчаянными глазами. На лице страх и безнадежность, все пропало, сейчас этот мордоворот начнет все бить и крушить. На него не подействовало защитное заклинание, нашел-таки, сволочь, тайный вход в башню, теперь все научные труды под хвост летучим мышам, а грузчиком на старости лет как-то в лом, да и коллеги засмеют…
Еще пара мышей сорвались с балки, пометались по комнате, бесшумно и ловко вылетели в окно, едва не задев мое лицо кожистыми крыльями. Колдун видел, что гнева на моем лице не отразилось, сам проводил летучих мышей ошарашенным взглядом, потом посмотрел еще больше остолбенело на меня. В глазах затеплилась слабая надежда.
– Ваша милость, – проблеял он, – вы не… вы не…
– Что? – прервал я его.
– Эти… создания…
– Мыши? – переспросил я. Отмахнулся: – Мне по фигу твои хобби. Частная жизнь – одно, работа – другое. Я знал одного, что вообще муравьев в квартире держал!.. Кто-то рыбок заводит, кто-то жаб или ящериц… А что касается летучих мышей… Не знаю, стоит ли к ним относиться хуже лишь потому, что их создал не сам Творец, а один из его пророков – Христос? Наша церковь вообще называет Христа аватарой Творца, если такой финт ушами можешь себе вообразить или представить. Прям индии какие-то! Так что можно считать, что и этих очаровательных зверюшек создал сам Творец.
Я говорил с трудом, физически трудно обращаться к человеку намного старше себя на «ты», но я же феодал, благородная кость, а ученые в то время на уровне шутов, их за людей не считали, их кратковременный взлет начался только в восемнадцатом, продлился в девятнадцатом и закончился в двадцатом. В мое время снова шуты, а королями стали поп-звезды, тележурналисты и дизайнеры прокладок с крылышками.
Он сказал все еще пугливо, но уже с жадной торопливостью профессионала, что даже с петлей на шее пополняет свои знания:
– Я об этом не слыхал! Сам Христос в такой роли?.. Как это было? Я расскажу другим. Может, челядь не так бы шарахалась от этих безобидных созданий…
– Христос сорок дней, – сказал я нравоучительно, как говорил бы отец Совнарол, – и сорок ночей просидел в пещере над Иерихоном, когда продумывал в деталях концепцию нового учения. Только его пещера оказалась под обрывом, что закрывал западную часть неба, и он не знал, когда молиться на заходе солнца. А это, как догадываешься, крайне важно для ритуалов… Вот-вот, я тоже думаю, ну прям жизненно важно. Однажды поднялся на вершину горы, дождался, когда солнце скрылось за краем земли, начертил в пыли эти вот линии, довольно изящные, верно?.. И вдохнул жизнь, и сказал нашим крыланчикам: «Каждый вечер на закате солнце вылетайте из расщелины, где отныне будете жить, дабы знал я час молитвы…» Так что ты тоже, как Иисус Христос среди мышей. И тоже молишься. Даже чем-то похожи оба, если вот так, в профиль. Постарше разве что лет на пятьдесят.
Он кивал, соглашался, но, когда сравнил с Иисусом, смутился, посмотрел с подозрением, сильно ли издеваюсь, проговорил нерешительно:
– Вот только насчет молитв… гм…
Я отмахнулся.
– Ладно, мне, как правителю, другое знать надобно. Что здесь, собственно, творится? Как христианин и гуманист… местами, я не потерплю цедения крови христианских младенцев… да и нехристианских тоже нельзя, запрещаю. И ряд опытов, не совместимых с моралью, запрещаю. Хотя опыты по клонированию моим указом разрешены, даже поощряются, как и эвтаназия, но только с разрешения эвтаназируемого. А если без разрешения, то с моего согласия. Я потом составлю список, что нельзя и что можно…
Глава 5
Он смотрел с испугом, красные от бессонницы и переутомления веки жалко подрагивали. Вряд ли понял хоть половину моих слов, явно считает их военным жаргоном, глаза испуганные, я обращаюсь к нему вежливо, а такое со стороны владельца замка можно счесть только изощренным издевательством перед казнью, я это понимал, но не могу, не могу строже и наглее, и так уже будто выплевываю через губу это наглое «ты»…
– Хорошо, господин, – пролепетал он. – Как скажете, господин…
– Но какие-то успехи уже есть? Что-нибудь полезное для народного хозяйства? Ну там повысить урожайность зерновых, надои крупного рогатого или яйценосность… Как насчет яйценосности?
Он виновато развел руками.
– Да я как-то больше занимался трансмутацией металлов… Это многообещающее направление, многие прилагают усилия…
– Ученье – свет, – пробормотал я, – а неученье, понятно, армия… Я вообще-то знаю один важный химический закон: если смешивать одно дерьмо с другим, то общая ценность полученного продукта не изменится. Хотя философский камень может получиться… И как дела с этой трансмутацией?
Он снова развел руками.
– Все свои достижения держат в тайне…
Я покачал головой.
– Да, не пришло еще время больших творческих коллективов, не пришло. Еще не знаете, что это значит – трудиться бок о бок, чувствовать острый локоть соседа, слышать, как за спиной говорят, что опять эта бездарь получает больше всех, а работает спустя рукава… А с трансмутацией застряли на каком уровне? Не пора ли с благородной алхимии перейти на простую приземленную химию?
Он суетливо указал на стол, весь в коричневых пятнах, в ямках и коррозии, что могут оставлять только сильные кислоты и щелочи. Там в середке сиротливо горбятся перевернутые глиняные чашки. Шесть чаш, одна другой меньше, последняя едва ли больше наперстка.
– Неудачи преследуют, господин, – признался он отчаянным голосом. – Удается превращать только наоборот… Ну, от ценного к менее ценному, от тяжелого к легкому. Сколько ни пытаюсь обратить свинец в золото, но добился лишь, что по цепочке превращений обратил его в пар, в ничто, в эфир…
Я поинтересовался с понятным скептицизмом:
– А свинец в простое железо… это как?
Он сказал уныло:
– О, это просто. Вот смотрите…
Он перевернул одну из чашек, под нею тускло поблескивали толсто нарезанные пластинки свинца. Я взял одну, помял, посгибал, бросил обратно. Маг сдвинул брови, сказал одно длинное слово, и блеск металла разом изменился. Я, не веря глазам, взял ту же пластинку, попробовал согнуть, хренушки, напрягся, с огромным трудом чуть-чуть согнул, проще гнуть толстый гвоздь. Железо, настоящее железо!.. Не сталь, но железо.