Ричард Длинные Руки – сеньор
Шрифт:
Все молчали, ошеломленные, стражник слез с дерева, приблизился, ведя коня в поводу, что меня удивило, а потом понял, что так больше годится для просителя.
– Ваша милость, – сказал он с поклоном, – если вы так добры, то примете во внимание в своей непонятной милости, что мужа этой женщины серьезно ранили. Он не сможет пару недель не то что выходить на работы, но даже не встанет с постели…
В наступившей тишине я посмотрел в его открытое хмурое лицо, скользнул взглядом по лицам застывших крестьян. Да, все верно, в этом мире юристов нет. Все по всем понятным законам Добра и Зла. Никакого тебе формального зачитывания прав, я – судья, прокурор, адвокат и палач.
Пальцы нащупали мешочек с золотыми монетами. Я выудил одну и швырнул по высокой дуге. Стражник поймал, но смотрел на меня с ожиданием.
– Возмещение, – объяснил я. – Позаботься, чтобы лекарь сделал все, понял? И чтоб семья не нуждалась, пока он не приступит к работе.
Стражник поклонился, на лице промелькнуло удивление, но тут же согнал, и, когда распрямился, лицо было бесстрастным.
– Будет сделано, ваша милость, – сказал он. Наконец-то посмотрел на монету, брови полезли на лоб, он проговорил, запинаясь: – Похоже, ваша милость не знает вообще других монет, помимо золотых… да и вообще… Тут и другой был ущерб, здесь хватит на возмещение… еще как хватит… На всю деревню хватит.
Я кивнул Сигизмунду:
– У тебя все в порядке?
Он наклонил голову, глаза сердито и возмущенно блистали.
– У меня да, монсеньор!
– Тогда возвращаемся, – решил я. – Мне еще надо замок осмотреть, черт знает что с ним… Все время кажется, что внутри он больше, чем снаружи.
Сигизмунд пожал плечами, мол, причуды, а Гунтер, напротив, посмотрел удивленно, спросил густым сиплым шепотом:
– Ваша милость, а вы… не знали?
– О чем? – спросил я, чувствуя нехороший холодок вдоль спинного хребта.
– Ну, что внутри замок больше…
Я стиснул челюсти. Геометр из меня хреновый, всегда полагал по дури, что в меньшем не может помещаться большее. Дикарь.
Я повернул коня, тут только люди зашевелились, задвигались, женщины падали на колени, начался плач, ко мне протягивали руки. Кто-то называл спасителем, кто-то просил помощи. Я указал на Гунтера, конь подо мной проснулся и бодрой рысью потрусил обратно к замку. Сигизмунд догнал, молодое лицо полыхало жаром, поехал рядом.
Гунтер задержался с крестьянами, Ульман и оба стражника держатся сзади, Сигизмунд сказал с легким укором:
– Вы зря так, монсеньор…
– Ты о чем?
– Да обо всем, – сказал он на правах рыцаря, ибо все рыцари – братья по рыцарской клятве, – и повесили рыцаря зря, он всего лишь поразвлекся с простолюдинами… и золотую монету простолюдинам зря… Им и одной серебряной хватило бы.
– Мне достаются легко, – напомнил я. – Да и не осталось уже серебряных.
– Это верно, – возразил он, – но нельзя, чтобы легко доставались простому люду. Иначе работать не заставишь! Когда пропьют, явятся просить еще. Увидели, что вы щедрый…
Я буркнул раздраженно:
– А мне плевать на права человека и веселие пити. Начну по суду шариата сперва пороть, а потом вешать за пьянство. А того красноморденького не зря! Ладно, простолюдины – не люди или пока что еще не люди, но все равно покусился на этих моих нелюдей, а это оскорбление мне лично.
Сигизмунд возразил:
– Но вы же взяли его в плен!.. Что еще? Теперь надо за выкуп…
– А он явится снова! И снова устроит то, что устроил!
За спинами сдержанно хохотнул один из стражников:
– А его снова в плен – и выкуп побольше, побольше! На этом можно заработать: ловить и выпускать. А потом увидит, что удовольствие дороговатое, и перестанет.
Я ехал молча, раздраженный уже на себя. Вообще-то они правы, так здесь и принято. Я со своими правами человека влез, как слон к оперу. Сам же не считаю простолюдинов равными людям благородного сословия, хотя эту разницу понимаю чуть иначе: для меня пьяный бомж не равен чистенькому студенту или девушке-скрипачке, тем более – крупному изобретателю или ученому. Какую бы ахинею о равенстве ни вешали мне на уши юристы, но я бросился защищать не простолюдинку, а женщину. А любая женщина выше любых сословий, ибо даже самая простая в состоянии родить как простолюдина, так и королевского сына. Причем справится с этим, вполне возможно, гораздо лучше, чем королева… И королевский сын от простолюдинки будет здоровее, умнее и вообще лучше, чем сын от анемичной, больной и сварливой королевы…
– Что сделано, то сделано, – отрубил я. – Если вор вломился в мою квартирку и начинает там ломать и грабить, я вправе… да-да, вправе!.. Причем была опасность и для моей жизни, верно?.. Даже наш куценький закон предусматривает право на самооборону. А теперь эти деревни – тоже моя квартира. У меня, можно сказать, апартаменты! Так что, ребята, вы там подумайте хорошенько, как обезопасить их, а я пока займусь самим замком. Не ндравится мне, что в нем какие-то тайны. Тайны могут оказаться и ловушками, а я не хотел бы поскользнуться на ровном месте и сломать… хотя бы палец.
Сигизмунд сказал тревожно:
– Придется ночную стражу удвоить. Ведь этот рыцарь, которого так вот… на дерево, сын одного из соседей. Я что-то слышал…
– Расскажи, если коротко.
Сигизмунд оглянулся и крикнул:
– Ульман, расскажи подробнее!
Он придержал коня, подъехал тот гигант с водянисто-голубыми глазами, они поехали вместе, Ульман с жаром что-то рассказывал, но приотстали и разговаривали почти шепотом, чтобы не отвлекать меня от нелегких дум. Когда мы проехали в туннеле стены, а потом слезали с коней, я увидел лицо Сигизмунда и удивился, насколько оно вытянулось и побледнело, а в глазах смятение, даже непогода. Я совершил преступление, поднял руку на собрата. Будучи рыцарем, я убил, позорно казнил другого рыцаря. Ведь рыцари уже превратились в особую наднациональную, как теперь сказали бы, корпорацию, и для них гораздо важнее корпоративный дух, чем те мелкие законы и постановления, что существуют на территориях всяких там стран.
Да и что за несерьезные страны, если границы все время меняются, огромные территории переходят от одного короля к другому, даже целые страны переходят, зато замки остаются на тех же местах, и вот вдруг начинать враждовать с соседом лишь на том основании, что очередная ссора королей провела границу между ними, – глупо. Рыцари чувствуют себя одной наднацией, своеобразным обществом, убивать в боях собрата неприлично, непристойно. Другое дело – рыцарская сшибка с целью проверить, кто круче, кто сидит на коне устойчивее, у кого доспехи крепче, кто лучше владеет оружием… А побежденный с церемонными поклонами передает доспехи и коня победителю.