Ричард Длинные Руки – сеньор
Шрифт:
А может, подумал злобно, интеллект у них был в порядке, а вот чувство вкуса… Того и гляди, невидимая рука силового поля швырнет торт в морду или подбросит банановую кожуру. А потом еще и запустит подсказывающий гогот за сценой, что за дебилы, мать вашу…
Я спустился вниз, на первый этаж. Из полумрака медленно выступала статуя. На широком постаменте высотой в половину моего роста застыла конная статуя в натуральную величину. Вообще-то я видел ее днем, но не обращал внимание, насмотрелся на многочисленные памятники конкистадорам, кондотьерам и прочим юриям долгоруким, но сейчас, в ночной тишине, когда только со двора иногда доносится сиплый вой, она чем-то привлекла устрашенное внимание.
Я не мог оторвать взор, ноги мои превратились в деревянные колоды, а потом разом ослабели. Я ощутил, что еще чуть – и упаду. Этот всадник встречался мне в Галли, нет, в Алемандрии… Или в городах Скарляндов, не помню точно. Щит хорошо знаком, вот тот черный орел, что показался мне тогда гербом Чехии. Вот вмятина от моего молота, как раз между крылом и головой!.. Я хорошо запомнил тот удар…
Лунный свет озарил округлый шлем, заиграл на широких плечах, спине. Ярко заблестел широкий конский круп. Вся конная статуя выкована из меди, старой доброй меди, кое-где изъедена временем, это заметно, хотя явно в сплав для прочности добавлены редкоземельные элементы.
– Что за ночка, – пробормотал я. – Спит Зигфрид, спит Сиг… Или я такой умный? Только умный может вляпаться в такое, что дураку и не снилось. Нет, на фиг…
На дрожащих ногах потихоньку и полегоньку убрался из зала подальше, шел по каким-то коридорам, пальцы стиснулись на рукояти меча так, что превратились в белые кости.
Мимо проплыла дверь, а потом еще одна. Почудилось, что за одной слабый свет, я подкрался на цыпочках, заглянул в щель. Спиной ко мне на коленях стояла девушка перед распятием на стене, что-то шептала, крестилась, отбивала земные поклоны.
Я перевел дыхание, сразу ушел страх. Девушка в испуге повернулась в мою сторону, прислушалась. Я застыл, меня не видно, я в темном коридоре, а сам залюбовался, просто молча залюбовался ее чистой девственной красотой невинности. Золотые волосы заплетены в длинную косу, что перекинута на грудь и опускается ниже пояса. Девушка одета в сарафан, с тонкими лямками и поясом под грудью, а под сарафаном на ней кофточка из белой однотонной ткани, рукава закатаны до локтей. Сарафан широкими волнами стелется по полу, я успел увидеть выступающие босые пальцы.
Она в испуге всматривалась в темноту, я не шевелился, она могла видеть только смутные очертания. Волосы не просто золотые, а чистейшего радостного цвета.
Всего одна свеча горит на подоконнике в широком медном подсвечнике. Круг света неширок, я видел только глиняные кувшины, глиняные кружки, пару деревянных ложек, большой медный черпак с длинной деревянной ручкой, медный чайник… еще видна груда краснобоких яблок в плетеной корзине, множество бересты и сухих щепок для растопки.
Она вздохнула с облегчением, никого не обнаружив, нагнулась, взявшись руками за край подола, потянула вверх, задирая платье, на мгновение скрыла голову, высвободилась, аккуратно повесила на спинку кровати. Замерев, я смотрел на ее тело. Не то что не успел отвернуться, хотя мысль такая была, слишком уж чиста и невинна, это наши герлы довольны, когда за ними подсматривают, а эти сгорят со стыда… теперь я уже не мог оторвать взора.
У нее шесть грудей. Три пары: первая, на привычном месте, две крупные такие дыньки, с широкими розовыми сосками, еще две ниже, помельче, соски коричневые, а кончики острые, а последняя пара размером с яблоки, соски темные, почти черные, а черные кончики торчат, как ниппели. Девушка
Она вздохнула, я слышал, как ее хорошенький ротик произнес начальные слова молитвы, потом раздался легкий зевок, тонкая нежная рука натянула одеяло повыше, до подбородка, веки опустились, и почти сразу я услышал тихое спокойное дыхание спящего ребенка.
С колотящимся сердцем я выждал еще несколько минут, потихоньку отодвинулся на цыпочках, побрел не спеша, прислушиваясь к звукам снаружи, где священник в одиночестве сражается с демонами за душу этой ведьмы из Беркли.
Прямо из стены выплыл полупрозрачный призрак. Моя рука дернулась к крестику, но я заставил пальцы остановиться на полдороге, а затем повел руку вниз и оставил там, зацепив большим пальцем за пояс.
Призрак, что было заколебался в самом прямом смысле, словно полотнище флага под легким ленивым ветерком или отражение в озере, подплыл ближе. Он выглядел слепленным из плотного тумана, я рассмотрел грузного человека в кирасе, подобной тем, в которых конкистадоры завоевывали материк за океаном, пышные плечи, материал мягкий, рукава широкие с узкими манжетами, а ладони широкие с толстыми пальцами. Кираса упирается в добротный пояс с множеством блях, на поясе крючки, кольца, накладные кармашки, дальше материя опускается до середины бедер, что ниже – рассмотреть не мог, там истончалось, колыхаясь, как легкий дымок, как пар над тарелкой горячего супа, да я и не всматривался, не отрывал взгляд от лица призрака.
Да, если это один из прошлых хозяев замка, то когда-то замком владели сильные и жестокие люди. Я даже теперь чувствовал на себе пронизывающий взгляд. По всему телу пахнуло холодом, глаза смотрят с давящей силой, тяжелые челюсти плотно сжаты, лицо породистое, все-таки мы недалеко ушли от общих законов природы, и люди так же, как и собаки, рождаются одни мелкими и слабыми, другие крупными и сильными, а крупные и сильные обычно становятся вожаками стай, хоть у собак, хоть у людей.
– Мое почтение, – сказал я негромко, вспомнив, что призраки не могут заговорить первыми. – Надеюсь, мой предшественник не был вашим прямым потомком?.. Если да, то я очень сожалею, но жисть есть жисть…
Призрак слегка колыхнулся, как от ветра, хотя здесь абсолютный штиль, раскрыл и закрыл рот, я видел, как он произносит слова, но ни звука не доносилось. Я развел руками, показал на уши. На лице призрака отразилась легкая досада. Не злость, не отчаяние, а лишь мимолетная досада, словно он ничего иного и не ожидал, но все-таки не мог не попытаться с новым человеком.
– Сожалею, – сказал я искренне. – Но, может быть, есть другие способы коммуникации?.. Система Брейгеля, язык жестов, а то и сильба гомеро, хореографический… в просторечии – танец пчел? Можно феромонами, как муравьи, у них есть еще система махания сяжками, плюс тактильный язык… Да мало ли что могут общего отыскать двое мужчин… прошу понять меня правильно, по-старинному. Я имею в виду умных мужчин.
Призрак вслушивался, в лице напряжение, на туманном челе собрались морщины, а косматые брови, похожие на сосульки, сдвинулись. Глаза поблескивают настороженно.
Я развел руками.
– Сожалею, но ничего не слышу. Я не отказываюсь от контакта, будем искать новые каналы связи. Просто сейчас эскейпнемся, я пойду знакомиться с замком. Днем, знаете ли, заботы, заботы… Но над проблемой повышения порога слышимости будем работать. Может быть, дело в тональности?.. Я слышу в очень узком диапазоне, увы. Даже прекрасное, так говорят, пение кузнечика для меня всего лишь скрип, ибо две трети звуков выпадает из моей зоны слышимости…