Ричард Длинные Руки — виконт
Шрифт:
Он ухмыльнулся, понимая шутку, быстро вскарабкался дальше по склону и пропал в зарослях. Наша тропка быстро превратилась в дорожку, а спустя несколько минут заметили проселочную дорогу с глубокой колеей. Дорожка пересекла ее и ускользнула в направлении леса, виляя всем телом, как змея хвостом, а мы выехали на широкую, продавленную колеей дорогу. Сэр Смит хотел ехать направо, как праведный христианин, меня же, как всякого мужчину, тянуло налево, а так как сеньор я, то мы двинулись в избранном мною направлении.
Барбаросса поглядывал на меня испытующе.
— Вы говорили с этим гигантом как со знакомым, сэр Ричард.
Я ухмыльнулся.
— Со всеми надо говорить о том, что люди понимают,
— Это святой?
— Да, который учил улыбаться. Правда, другой святой, Мерфи, дал понять, что это не поможет.
— Помогло же, — заметил Барбаросса.
— Это только с теми, — объяснил я, — кто не читал дальше. Или совсем не читал.
Фрида за моей спиной вскрикнула. Я взглянул в том направлении, куда она ткнула пальчиком, а попала в небо, зато очень точно: под облаками неспешно плывут, как мне сперва показалось, очень крупные птицы, похожие на серебристых рыб. Лишь приглядевшись, понял, что вижу очень бледных, просто до синевы бледных женщин с большими крыльями. Завидев нас, они начали резко снижаться. Я рассмотрел, что синюшный цвет скорее естественная окраска, как вон есть же краснокожие, есть желтая раса, белые, а еще есть, как теперь вижу, и синюшная…
Сэр Смит вскрикнул в тревоге:
— Вампирши!
— Днем? — рыкнул король.
— Ах да, — спохватился сэр Смит, — их бы солнце спалило, как мокриц…
Фрида вздрагивала за моей спиной, что-то шептала. Я чувствовал ее страх, ладонь опустил на рукоять молота. Хотя, конечно, жест глупый, зато успокаивающий. Вампирши, обнаженные, с развевающимися волосами, отчаянно кричащие, гримасничающие, подлетали неспешно, мне очень не понравились их хищно-красивые лица, дрожь пробежала по телу.
Пес зарычал, подпрыгнул. Смит охнул в удивлении: Пес взлетел выше султана на его шлеме, и чувствовалось, что прыгнуть может и выше.
Все самое красивое, что есть в человеке, воплощается в женщине, но и самое отвратительное — в ней же. Бывает чистая одухотворенная красота, я ее встречал не только в благочестивых семьях, но и в читальном зале Ленинки, в аудиториях институтов, в концертном зале, даже на выставке художников-пейзажистов. А есть вот такая, самая разнузданная и порочная. Мне приходилось видеть рано созревших девушек, что пошли по рукам сперва подростков по подъезду, потом братков района, затем ставших любовницами крупных мафиози. Они, как говорится, прошли Крым и Рим, абсолютно циничные, познавшие не только все утехи секса, наркотики, но и ту власть, которую дают деньги, грубая сила их покровителей… Так вот эти крылатые твари, — это те самые красотки, что пошли еще дальше по пути свободы, освобождения от норм, правил, заповедей, морали. Эти уже точно без комплексов. Они голые не потому, что жарко, мы ведь и в жару ходим одетыми, в то время как на улицах появляются абсолютно голые женщины из партии демократической оппозиции, но эти свободны во всех физиологических проявлениях, вплоть до дефекации в любом месте.
Они летели с оглушительными криками, гримасничали, я чувствовал их похоть, что, однако, выльется в укусы и терзание жертвы, вон какие зубы и когти.
— Далеко зашла на Юге демократия, — процедил я сквозь зубы, — далеко…
Сэр Смит огляделся, вскрикнул:
— Вот здесь можно спрятаться!
Впереди тесная группка высоких деревьев с густыми кронами, мы поспешно пустили туда коней, я на скаку выхватил лук. Король не успел слова сказать, как я наложил стрелу и выстрелил, тут же выхватил другую, однако вампирши, если это вампирши, уже скрылись за пышными кронами. Я не успел проследить взглядом за стрелой, однако вскоре раздался треск, ветви закачались, посыпались сучья, и в ворохе зеленых листьев с тяжелым стуком на землю упало настолько бледное женское тело, что казалось голубовато-зеленым.
Глава 2
Сэр Смит выругался, помянув черта, за что сразу же начал спешно извиняться перед Господом, король без страха шагнул к сраженной. Одно из кожистых крыльев вяло трепыхнулось в воздухе и опало, а второе вампирша придавила всем телом. Стрела торчит в боку, кровь течет слабо, на теле куда больше царапин от сломанных веток, ободрали, как Рэмбо.
Пес оказался перед добычей раньше всех, обнюхал, сел и озадаченно оглянулся на меня. Черные как смоль волосы сраженной красиво растрепались, она слабо застонала, глаза раскрылись. Сэр Смит снова выругался, рука дернулась к мечу, и тут же начал умолять Господа простить его и за богохульство, и за то, что едва не обнажил меч на женщину. Глаза вампирши фиолетовые, крупные, с огромной радужкой, что неудивительно, понял я по-дарвиновски: живет в темноте, нужно улавливать больше света. Это у монголов и чукчей солнца избыток, а тут все путем: дитя ночи. У летучих мышей глаза тоже огромные, как у манговцев.
Пока мы таращились, она попыталась привстать, охнула. У меня мороз прокатился по шкуре от вида ее зубов: вообще-то белых и ровных, как у маркизы Помпадур, однако же клыки… Впрочем, у бобров, по слухам, зубы растут всю жизнь и к тому же самозатачиваются. Но бобры хоть дерево грызут, истирают зубешки, а на сладком человечьем мясе хрен даже затупишь.
Король посмотрел на ее нагое тело с неодобрением. В самом деле, подумал я, чересчур для этих времен худая, как манекенщица, ребра выступают под тонкой кожей все до единого, живот запал, груди мелкие, хоть и хорошей формы, ноги длинные, как у подростка, нефункционально красивые, с аристократичными лодыжками… Да еще волосы просто чудо: длинные, пышные, блестящие, со здоровым блеском «хэденшолдэрс» и без всякой перхоти. Просто кукла Барби какая-то, уродище, в эти века в моде коровистые фламандки, кто не верит, пусть спросит у Рубенса.
Не выпуская лука из рук, я перебежал на другую сторону дуба. В голубом просвете мелькнули два крылатых тела, тут же скрылись.
— Ваше Величество! — предупредил я. — Будьте наготове! Могут пешком…
Король всхрапнул, лицо стало пунцовым.
— Чтобы я дрался с женщинами?
— Но если нападут?
Он ответил с негодованием:
— Женщин нужно насиловать… еще можно им дарить любовь, замки, выдавать замуж, если забеременели… но убивать — нет, это не по-мужски!
— А если вцепятся в горло?
— Так защищайте своего короля, — ответил он сурово.
Я пожал плечами, хотел напомнить, что он вовсе не мой король, я своим королем считаю Шарлегайла. Ну да ладно, все младшие по чину должны козырять старшему, даже если тот в неприятельских рядах.
— Что с этой делать? — донесся голос сэра Смита.
Женщина шипела на него, как кошка, скалила зубы. Она уже сидела, опираясь на одну руку, вторая безжизненно висит вдоль тела, крылья похожи на обвисшие мокрые тряпки. Копна волос красиво струится по спине, маленькие упругие груди бесстыдно смотрят ярко-красными, словно раскаленные наконечники стрел, кончиками.
Я крикнул издали:
— Да убейте, всего-то делов!
— Но, сэр Ричард… это же… женщина!
— Тем более, — ответил я хладнокровно. — Убейте, пока еще у вас не на шее. Потом освободиться будет труднее, по судам затаскает. Верно, Ваше Величество?
— Верно, — ответил он. — Убивайте. Я отвернусь, на моих глазах женщин убивать нельзя, но за моей спиной — нужно.
Фрида наконец сказала тихо:
— Если для вас, сэр Смит, это трудно, то могу сделать я.
— Нет, — сказал я поспешно, — тебе нельзя. Ты будешь убивать человека, тебе будет гадко… и вы двое тоже станете терзаться муками совести…