Ричард Длинные Руки – вильдграф
Шрифт:
– Может, – сказал я, бросая ему спасительный круг, – ты силен в бою голыми руками?
Он прошипел люто:
– Я убью тебя! Если не убью сейчас, подстерегу ночью и убью в спину!.. Ты не будешь жить и смеяться…
– Смеяться будут другие, – согласился я. – Но спасибо за предупреждение.
Мы сшиблись в середине, я уперся в землю и несколько мгновений выдерживал шквал атак. Толпа вскрикивала, как один человек; в какой-то момент мы сцепились так плотно, что если нас разорвать насильно, брызнет кровь, затем снова разъединились на расстояние вытянутых рук и щупали друг друга, стараясь поймать на боевой прием.
Он хватал и бил так, как убивают часовых, но я ускользал, удары отзываются болезненно, но ни один не смертелен, успеваю сдвинуться, но теперь вижу, что свести схватку к шутке не удается, кто-то должен погибнуть, что совсем пока не нужно. С другой стороны, этот Корн не прост и вызван из степи в город не случайно. Он и Рогозиф здесь с какой-то целью. Как и все эти ветераны…
Мы оба все убыстряли схватку, ошибки начинают проскакивать с обеих сторон, но я первым поймал на сложный прием. За нашим хриплым и надсадным дыханием никто не услышал хруст костей. Я тут же выпустил из рук обмякшее тело и отступил, чувствуя, как грудь жадно требует свежего воздуха.
Дрожащие пальцы подобрали пояс, пот застилает глаза. Кто-то из кочевников услужливо помог мне надеть через голову перевязь и подтянуть пряжку потуже. Элькреф подхватил Элеонору под руку и увел почти насильно, она оглянулась в дверях, я перехватил взгляд ее расширенных глаз, но Элькреф потащил с силой и закрыл за собой дверь.
Я смахнул соленую влагу с лица, конунг все так же смотрит, сильно наклонившись с кресла, будто готовится встать, лицо стало темнее июньской тучи.
– Пусть отдыхает, – сказал я хриплым голосом. – В другой раз будет осторожнее болтать языком.
Несколько человек быстро подняли грузное тело и унесли. Нескоро разберутся, что их друг не просто выбит из этого мира, но даже когда очнется, с переломанным хребтом никак не подстережет меня ночью с кинжалом в руке.
Конунг с кислым видом пару раз хлопнул в ладоши.
– Ты хорош, – сказал он как можно спокойнее, как должен вести себя беспристрастный судья. – И победил честно. Как, говоришь, называется твое племя?
– Клан Робких Зайчиков, – ответил я с вызовом.
За столом заревели, но конунг не позволил губам дрогнуть в усмешке, смотрел очень внимательно, лишь брови чуть приподнялись, а взгляд стал острее.
– Не слышал о таком.
– Мир велик, – ответил я. – Еще услышите.
В толпе довольно заговорили, гордые ответы нравятся всем, всяк отождествляет себя с героем, который может дерзить власти.
Конунг кивнул.
– Не сомневаюсь. Не хотел бы пойти ко мне на службу?
– Нет, – отрезал я.
– Почему? – спросил он с интересом. – Лучше служить сильному вождю. С ним больше славы, чести, наград, захваченной добычи. Зачем прозябать в неизвестности?
– Я сын степи, – ответил я гордо. – Бродяга и романтик. Мчаться по бескрайней степи, укрываться звездным небом – разве не счастье? Что хорошего жить в городе?
Он помедлил с ответом, глядя на меня испытующе, затем улыбка раздвинула его твердые губы.
– Но ты же нашел?
– Я всего лишь гонец от ярла Растенгерка, – напомнил я, – к его брату ярлу Элькрефу. Завтра поеду обратно в степь.
Он кивнул.
– Ярл Элькреф стал слишком похожим на горожан и потому долго раздумывал над ответом, когда требовалось сказать «да» или «нет». Но сегодня ты получил письмо к его брату…
Все знает, мелькнула злая мысль, везде обзавелся шпионами.
– Да, – сказал я, – и завтра уеду. Но я ничего не нашел в городе и даже одной ночи не провел в нем. Всякий раз брал коня… своего или чужого, и… здравствуй, ночная степь! Здравствуй, бешеная скачка под родными звездами!
Кочевники на меня смотрели с явной симпатией, каждое мое слово – гимн их образу жизни, их превосходству над глиноедами.
Конунг поморщился, но сказал все тем же приветливым голосом:
– Хорошо. Но если надумаешь к нам – дай знать. Сильным и отважным рады везде.
– Благодарю за честь, – ответил я.
Вернулся на свое место я в гробовом молчании и провожаемый уважительными взглядами. Едва я сел, разговоры возобновились, а Рогозиф, сам темный, как грозовая туча, придвинул мне металлический кубок с вином.
– Выпей, – сказал он участливо. – У тебя точно в горле сейчас, как в огненной печи.
– Спасибо, – сказал я хрипло.
– Полегчало? – спросил он, когда моя рука со стуком опустила опустевший кубок на столешницу, но я понял по его глазам, что говорит не о вине. – Чего ты так вспылил?
Я вяло отмахнулся.
– Да так… Одну бабу вспомнил…
Он чуть скосил глаза, я догадался, что поглядывает на веранду, где была принцесса, ощутил тревогу, а нехорошее предчувствие стиснуло грудь.
– В них все зло, – сказал он философски. – А ты непрост.
– Чего так решил?
– Это был сам Корн, – напомнил он.
– Степь велика, – ответил я. – В каких-то краях таких корнов продают кучками. За мелкую монетку.
Со стороны сада пришли музыканты, заиграли нескладно, зато громко. Я покосился с неодобрением.
– Недостаточно атлетические, чтобы бить в бубен.
Рогозиф отмахнулся.
– Тогда пусть хоть играют. Но если под музыку нельзя драться, то это плохая музыка.
Я окинул музыкантов придирчивым взглядом.
– Лохматые… Стричься еще не умеют, значит, будут играть только тяжелую музыку… А под нее драться хорошо.
– Конунг знает дело, – откликнулся Рогозиф знающе.
– Будет драка?
– Обязательно, – заверил он.
– Зачем?
Он удивился:
– А как без драки? У вас что, безздрачники?