Ричард Длинные Руки – воин Господа
Шрифт:
Я на всякий случай швырнул молот в сторожевую башню, она высилась чуть в сторонке. Из основания вылетели обломки камней, башня задрожала, но осталась стоять. Я швырнул еще раз, потом еще, с третьего удара башня накренилась, начала рушиться, но еще раньше внутри что-то сломалось, она рухнула грудой глыб, что раскатились по всему двору перед замком.
Ворота распахнулись, из здания вышли Сигизмунд и Бернард, за ними шел, сильно прихрамывая, Ланселот. Он был обнажен до пояса, но в обеих руках по мечу, с лезвий стекают темные капли. Руки по самые плечи и грудь Ланселота в кровавых пятнах.
Бернард рядом с ним сиял. Хорошая пара, подумал я саркастически. Если у Ланселота от тягот пути и плена лицо еще больше вытянулось по вертикали, как будто на экране сбилась фокусировка, то Бернарда трудности приплюснули как в плечах, так и в морде. Тоньше он не стал, но шире – да. Голова и раньше казалась мне настоящей скалой из гранита, а сейчас, исхудав, еще больше похожа на скалу, растерявшую прикрывающий мох, с выветрившимся из щелей песком. Над Ланселотом Господь Бог и раньше поработал тщательно: высокий лоб, аристократическая бледность, точеный нос с красиво вырезанными ноздрями, выпуклые глаза, способные из холодных становиться очень холодными, а то и вовсе ледяными, а уж нижняя челюсть так и вовсе шедевр: выдвигается, словно поддон у электропогрузчика, только тяжелая и массивная, а ямочка на подбородке, которая на самом деле не ямочка, а ущелье, сейчас стала еще шире и глубже.
Последним выбежал Гугол. Просиял, увидев меня, крикнул:
– Да знаю, знаю, что дурак! Надо было убраться раньше. Но как-то стало неловко оставлять Сига одного.
Появился Совнарол, в лохмотьях, с красными пятнами на лице и руках, кое-где плоть даже обуглилась. Если воинов сразу в каменоломни, то священника – на пытки, понятно…
На той стороне двора Бернард с грохотом вышиб двери конюшни. Мы быстро расхватывали коней, небо на востоке уже посветлело, а облачко над горизонтом окрасилось в нежно-алый цвет. Асмер торопил, я выбрал было гнедого жеребца, за спиной Сигизмунд прокричал:
– Ваша милость, мы ведь и вашего коня привели!.. Которого вы изволили отнять у того, с огненным глазом. Он там дальше, в отдельном стойле. Его другие кони боятся…
Я поколебался – сам почему-то боюсь такого коня, не совсем конь, как мне кажется, а если честнее, то совсем не конь, но выругал себя за трусость, пробежал в конец, там из-за перегородки выглядывает черная как ночь конская голова. Острый рог выглядел достаточно обыденно, то ли я пригляделся, то ли сейчас не до конских рогов. Похоже, конь дремал. Перед ним зияет полный овса деревянный желоб, а сбоку щерит красные зубы обглоданный каменный угол конюшни.
Сам конь прикован к стене толстыми якорными цепями. Я струхнул, хотел отступить, но конь вскинул голову, радостно заржал. Он даже потянулся ко мне, я вытянул руку во всю длину, он подставил морду, я погладил по бархатному носу – нос как нос, да и рог как рог, у носорогов тоже такие же, хоть и толще, – сказал как можно будничнее:
– Щас я тебя отцеплю… и мы поедем, хорошо?
Цепи крепились к стене толстыми штырями, такими скреплен мост через Москву-реку в районе Парка культуры. Я отступил, метнул молот. Стену с грохотом вынесло, цепи упали наземь, а конь даже не вздрогнул.
Я быстро оседлал, вскочил на спину и помчался вдогонку за своими. За мной был звон, треск, грохот. Сигизмунд ожидал, призывно махал мне рукой. Галопом мы вынеслись из долины, я задержался и сшиб молотом два дерева, чтобы перегородили узкий проход, а вдобавок рискнул метнуть молот в нависающий над замком скальный карниз.
Сперва я увидел возникшую трещину, тяжелый грохот донесся следом. Откололся не сам карниз, трещина прошла выше, и теперь на замок медленно падал, с каждым мгновением набирая ускорение, огромный кусок скалы размером едва ли не с сам замок.
Я повернул коня, ветер засвистел в ушах. Я поравнялся с Сигизмундом, он придерживал коня, в этот миг земля вздрогнула, качнулась, конь растопырил ноги, стараясь не упасть, дрожал всем телом.
– Вперед! – закричал я. – Если и будет погоня, то теперь… не скоро.
Все сидели на конях неподвижно, смотрели на меня круглыми глазами на одинаково вытянувшихся лицах. Даже у Бернарда вытянулось.
– Ваша милость, – произнес наконец Сигизмунд, – это вы с какой-то целью?..
Он указывал пальцем мне за спину. Я молча выругался. Коня я освободил от стены, но не от цепей. Они волочились следом, на одной прыгала громадная глыба с вбитым в нее штырем. За нами оставалась не канава, а пунктирная линия глубоких вмятин в почве, в каждой мог бы укрыться пулеметный расчет.
Сигизмунд правильно понял мое страдальческое выражение лица, торопливо соскочил, конь позволил ему снять цепи с железного обруча на груди. Я видел, как молодой рыцарь побагровел от натуги – надо было чуть приподнять цепь, снимая с крюка, а потом так же приподнять другую…
Совнарол вскинул глаза к небу и что-то шептал. Солнце поднялось над краем земли, впереди нас пролегли длинные тени. Мир обрел краски, трава сразу стала зеленой. Ланселот хмурился, тронул коня, посылая вперед, Сигизмунд догнал, крикнул:
– Пора сворачивать!
– Нет, – отрубил Ланселот. – Мы должны исполнить свой долг.
Сигизмунд просиял.
– Вы о доспехах?
Ланселот бросил в его сторону подозрительный взгляд.
– Каких доспехах?
– Доспехах святого Георгия!
Ланселот напрягся, его глаза быстро пробежали по окрестностям, даже взглянул наверх в синее небо.
– Что тебе известно?
– Только то, – ответил Сигизмунд простодушно, – что я их спрятал неподалеку.
Ланселот отшатнулся в седле. Выпуклые глаза стали еще крупнее, потом в них загорелся холодный гнев.
– Если это шутка…
Сигизмунд вскинул брови, сделал большие глаза.
– Какие шутки! Вот та гора, чуть левее, там каменная насыпь… Мы с Гуголом сунули доспехи в щель, он еще палец прищемил, орал, а потом завалили камнями. Место приметное.
Гугол подпрыгивал в седле с другой стороны, возмутился:
– Враки!
Ланселот обронил презрительно:
– Я так и думал. Откуда у вас доспехи?
– Да нет, – пояснил Гугол, – я вовсе не орал, он все клевещет! Правда, больно было, в глазах потемнело. Я ж не рыцарь, я чувствительный. А доспехи мы в самом деле в щель, и камнями, камнями… Простыми камнями, не освященными.