Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Шрифт:
— Если я на что-то и рассчитывал, — поднимаясь из-за стола, рявкнул король Львиное Сердце, — так это на то, что вы, достопочтенный Танкред Лечче, хотя бы накормите меня приличным ужином, а не вонючими морскими козявками.
— Я не намерен терпеть оскорбления в собственном доме! — в свою очередь поднялся король Сицилии.
— И я не намерен терпеть оскорбления в вашем доме, — ответил Ричард, — Заявляю вам твердо и без обиняков: я намерен, во-первых, получить-таки свою долю наследства Гийома; во-вторых, до тех пор, покуда не запогодится, я буду оставаться в поле возле вашей столицы, нравится вам это или не нравится.
— Все это при двух условиях, — стоял на своем Танкред. — Первое условие: вы прекратите пьянствовать. Второе условие: вы уберете с вашего знамени богопротивную надпись.
— Я вовсе не пьянствую, и надпись вовсе не богопротивная, но если вам хочется в чем-то обвинить меня, вы все равно будете стоять на своем. Понятное дело, вам жаль расстаться с деньгами и вам наплевать на богоугодную цель моего похода в Святую Землю.
— Вы не дойдете дотуда, ваше величество, — проскрипел Танкред. — Вы больны. Ваши прыщи…
— Вот уж мои прыщи так точно вас не касаются! — воскликнул Ричард и решительно зашагал прочь от позорного стола. В дверях он все же оглянулся и сказал королю Сицилии на прощанье: — Либо вы благоразумно отдадите мне мою долю наследства, либо я добьюсь ее силой своего непобедимого оружия.
Глава четвертая
БЫТЬ ВОЙНЕ!
Ссора с Танкредом очень скоро дала свои плоды. Жители Мессины, столь радушно встречавшие Ричарда в день его прибытия, быстро переменились, их отношение к крестоносцам сделалось пренебрежительным и все чаще даже и оскорбительным. В лагере за городом, где Ричард пребывал в ожидании, когда Танкред явится к нему пусть без денег, но хотя бы с извинениями, стали обнаруживаться пропажи имущества.
— Вор-народ, — говорил Робер де Шомон. — Известные мошенники эти сицилийцы.
На пятый день пребывания на Сицилии был пойман вор. Ричард лично отправился посмотреть на то, как его повесят. Черномазый щетинистый негодяй, увидев короля Англии, возопил, в мольбе протягивая к нему свои грязные руки.
— Что он говорит? — спросил Ричард, не понимая сицилийского наречия.
Толмач объяснил:
— Он требует справедливости. За кражу на Сицилии положено лишь усекновение одного пальца на руке, да и то по выбору осужденного.
— Ишь ты, еще и по выбору! — покачал головой Ричард. — Я гляжу, он уже попадался.
На одной руке у вора и впрямь не хватало мизинца.
— Ну ладно, — смягчился король, — отменяю повешение. Но мой приговор все же будет суровее сицилийского. Отсечь ему кисть руки. Да, и скажите негодяю, что всякий, кто попадется в следующий раз, не получит пощады, будет повешен. Поставьте по четырем углам лагеря по виселице для устрашения этих мерзавцев. Не иначе, Танкред сам их подсылает воровать у нас.
— Они и своим умом дойдут до таких пакостей, — возразил летописец Амбруаз.
— Дай Бог, чтобы воры и разбойники стали наибольшим злом, ожидающим нас на Сицилии, — молвил Ричард, глядя, как по его приказу человека лишают руки. Крик несчастного был невыносим. — Впрочем, — сказал король, — теперь мне уж и не хочется, чтобы все обошлось мирно. Пусть будет драка. Следует хорошенько проучить Танкреда.
— Должно быть, он тоже не считает вас великим монархом, — припомнился тамплиеру де Шомону разговор накануне встречи с Филиппом.
На другой день поймали еще одного вора. И уж этого-то беспощадно повесили. Когда его голову просунули в петлю, он, понимая, что дело его дрянь, осмелился произнести дерзкие слова: «Передайте Рикардо Корлеоне [21] , что он вор хуже, чем я. Но если он надеется безнаказанно разграбить Сицилию, то он простодушно заблуждается. За меня отомстят. И очень больно отомстят!» Слова эти были переданы Ричарду, и он приказал Роберу де Шомону, чтобы руководимый им отряд тамплиеров, осуществляющий охрану лагеря, вел себя строже. Всякого, кто попытается без спросу проникнуть в лагерь, так же без спросу убивать на месте.
21
Ричард Львиное Сердце по-итальянски.
Вскоре на виселицах, установленных по углам лагеря, болталось уже двое, а от Танкреда Лечче пришло возмущенное письмо, в котором король Сицилии требовал немедленных извинений за то, что король Англии своевольно осуждает и казнит его подданных, а не передает их на расправу владеющему ими государю. Ричард направил ответное послание — он просил прощения за то, что отрубил руку одному вору и повесил еще двоих, а также за то, что и впредь будет вешать любого, кто сунется, ибо, покуда он не получил своей доли наследства, он находится в скверном расположении духа и даже не в состоянии предаваться своему любимому делу — пьянству.
На самом деле он пил вино не больше и не меньше обычного. Переписка между Ричардом и Танкредом продолжилась, превратившись в нудную тяжбу. Впрочем, занудством отличались только Танкредовы письма. Ричард чаще всего отвечал едко и остроумно, а одно из посланий даже написал в виде кансоны. Ответ на нее он получил уже из Сиракуз, куда король Сицилии отправился на какой-то местный праздник. Безрассудные мессинцы отчего-то возомнили, что в отсутствие своего государя они обязаны ужесточить свое отношение к крестоносцам. Первый день Успенского поста ознаменовался первым убийством. Труп оруженосца Гобо, состоявшего при рыцаре де Ранкаре, был обнаружен не где-нибудь, а в выгребной яме на окраине рынка. Следы побоев свидетельствовали о том, что Гобо забит камнями, а такое могла сотворить только чернь. Ричард захватил двух заложников, объявив, что если убийцы оруженосца Гобо не будут выданы, то через два дня их повесят. Убийц не выдали, и заложники были повешены. Вскоре после этого на мессинском рынке зарезали троих слуг, отправившихся за покупками для своих господ-крестоносцев. Это уже выглядело как нешуточный вызов.
— Их не просто зарезали, ваше величество, — докладывал королю Англии его верный тамплиер, — их так же, как беднягу Гобо, швырнули в отхожее место. И еще им кричали: «Вот вам наследство Гвильельмо!»
— Ну что ж, — вздохнул Ричард, — коль скоро нам не удалось завоевать любовь мессинцев, придется завоевать их город.
— Вы так считаете?
— Да, Робер. Знаешь ли, кого я видел сегодня мельком, прогуливаясь по Мессине?
— Кого, государь?