Риф яркости
Шрифт:
На боках видны следы его рождения, отметки яростной матки Джиджо, которая где-то глубоко внизу продолжает сокращаться. Рисунок слоев похож на мышечные нити. Хрустальные вены сплетаются в дендритном узоре, разветвляясь, как нервы.
Путники медленно входили под выпуклое Яйцо, давая ему почувствовать свое присутствие и надеясь получить благословение. Там, где гигантский монолит вдавился в черный базальт, шестьдесят начали обход. Сандалии Ларка скрипели на зернистой пыли, которая цеплялась за пальцы, и благоговение и мир этого мгновения частично испортило
Однажды, когда он был высокомерным мальчишкой десяти лет, ему в голову пришла идея – прокрасться за Яйцо и взять его образец.
Это происходило в юбилейный год, когда бумажник Нело отправлялся на Собрание, где происходила встреча его гильдии, и южанка Мелина, его жена, настояла на том, чтобы он взял с собой Ларка и маленькую Сару.
Прежде чем они начнут всю жизнь работать в твоей бумажной фабрике, пусть немного посмотрят на мир.
Как, должно быть, впоследствии Нело проклинал свое согласие, потому что это путешествие изменило Ларка и его сестру.
В пути Мелина часто раскрывала книгу, недавно напечатанную мастером в городе Тарек, заставляла мужа останавливаться – он нетерпеливо стучал своей тростью – и вслух со своим южным акцентом читала описания различных растений, животных или минералов, которые встречались вдоль дороги. Тогда Ларк не знал, сколько поколений трудились, создавая этот путеводитель, собирая устные рассказы представителей всех изгнанных рас. Нело считал книгу отличным образом печатного и переплетного мастерства, хорошим использованием бумаги, иначе не разрешил бы показывать детям плохо изготовленный товар.
Мелина придумала игру – узнавать реальные предметы, сравнивая их с рисунками в книге. И то, что могло для детей быть скучным путешествием, превратилось в приключение, затмившее само Собрание, так что когда они наконец пришли, усталые, со стертыми ногами, Ларк уже влюбился в эту планету.
Теперь эта книга, пожелтевшая, истрепанная и устаревшая благодаря трудам самого Ларка, как талисман, всегда в кармане его плаща. Оптимистическая часть моего характера. Та часть, которая считает, что можно научиться.
Когда цепочка пилигримов приблизилась к дальнему концу Яйца, он сунул руку под одежду, чтобы коснуться другого своего талисмана. Этот он не показывал никому, даже Саре. Камень, размером с большой палец, на кожаной нити. Двадцать лет он хранится рядом с бьющимся сердцем и всегда кажется теплым на ощупь.
Моя темная сторона. Часть, которая уже знает.
Пилигримы цепочкой шли мимо того места, которое Ларк так хорошо помнил, и камень в руке казался горячим.
Только на третьем своем Собрании он набрался решимости – ученик ремесленника, вообразивший себя ученым, – ускользнул от праздничных павильонов, ныряя в пещеры, чтобы избежать проходящих пилигримов, затем метнулся под изогнутую поверхность, куда может пролезть только худой ребенок, извлек свой молоток
За все прошедшие годы никто не упомянул о шраме – свидетельстве его святотатства. Да он и не может быть заметен среди других бесчисленных царапин, покрывающих поверхность Яйца. Но даже клочья тумана не могли закрыть от Ларка это место, когда он проходил мимо.
Неужели после всех этих лет детский проступок продолжает его смущать?
Знание того, что он прощен, не уничтожает стыд.
Процессия прошла мимо, и камень похолодел, стал беспокоить не так сильно.
Может быть, это иллюзия? Какой-то естественный феномен, знакомый ученым Пяти Галактик? (Хотя для примитивных народов, прячущихся на запретной планете, он остается совершенно непостижимым.) Симбионты реуки широко распространились только в прошлом столетии, давая бесценную возможность заглянуть в душу других существ. Яйцо ли вызвало их появление, как считают некоторые, чтобы помочь Шести преодолеть войны и раздоры? Или это просто еще одно чудо, оставленное генетиками-колдунами буйурами, когда эта галактика кишела бесчисленными чуждыми расами?
Порывшись в архивах Библоса, Ларк понял, что его смятение типично для людей, пытающихся разобраться в священном. Даже великие галакты, чьи знания преодолевают пространство и время, непрерывно спорили из-за противоречивых догм. Если могучие звездные боги могут попасть в затруднительное положение, какая у него может быть уверенность?
Есть одно, в чем согласны обе мои стороны.
И научная работа, и сердечная боль приводили Ларка к одному и тому же выводу:
Нам здесь не место.
Именно об этом говорил он позже пилигримам, собравшимся в грубо сработанном амфитеатре, где восходящее солнце окружило продолговатое Яйцо сверхъестественным блеском.
Они собрались рядами, сидели, складывали торсы и многочисленные конечности в выражении внимания. Первым выступил вероотступник квуэн Харрулен, он говорил на поэтическом диалекте, свистя всеми своими пятью ножными щелями. Он призывал мудро служить этому миру, источнику всех их атомов. Затем, наклонив свой синий панцирь, Харрулен представил Ларка. Многие пришли издалека, чтобы выслушать его ересь.
– Нам говорят, что наши предки были преступниками, – начал Ларк сильным голосом, преодолевая внутреннее напряжение. – Крадущиеся корабли один за другим прилетали на Джиджо, уходя от патрулей великих Институтов, прячась от дежурных шаров зангов, заметая следы в потоках излучения великой Измунути, чей углеродный ветер начал маскировать эту планету несколько тысяч лет назад. Они явились в поисках спокойного места, где могли бы совершить свое преступление.
У каждого корабля основателей были свои причины. Рассказы о преследованиях и пренебрежении. Все сожгли и потопили свои корабли, сбросили свои богоподобные инструменты в Большую Помойку и предупредили потомков, чтобы те опасались неба.