Ригодон
Шрифт:
Допустим, что своего парализованного они швырнули бы в огонь… он был бы не единственным «ликвидированным»! В каждом разрушенном доме должны быть свои погибшие и не так уж мало, в особенности часто гибли старики и горластые младенцы… «обгорелые останки семьи», если можно так выразиться…
– Вы не видели хоть какого-нибудь железнодорожника, служащего вокзала?
Я спрашиваю… да!.. Они все на третьей платформе… я думаю о нас, о наших пожитках, которые мы таскаем за собой, у нас все с собой, настоящая хозяйственная часть, тарелки, кружки, ножи, рис, мука… но пройти всю улицу до другого вокзала?… Я думаю, где взять багажную тележку… их вокруг немало, они никак не используются… забиты людьми, которые громоздятся сверху, храпят… может быть, это служащие?… Третья платформа?… Я обращаюсь к самой высокой фуражке, малиновой… мне знакома эта иерархия… у меня идея, всегда одна и та же: сто марок!.. Прежде, чем заговорить… это не женщина-начальница, как в Ульме, это бородач с проседью, я его атакую, крепко зажав в кулаке сотню марок, и объясняю… я говорю ему, что мне надо, не теряя времени, заполучить тележку, пусть он ее одолжит нам для перевозки багажа на другой вокзал, Ганновер-Северный… что мы больше не в состоянии… что мы больны, моя жена, я и наш друг-итальянец… и что нам необходимо попасть на гамбургский поезд!
Теперь я хорошо разглядел этого англичанина, они водрузили его на самом верху, он командовал, так сказать… я никогда его пристально не разглядывал… поверьте, я ничего не выдумываю… лицо Полишинеля в профиль… как в журнале «Панч»… не очень приятная физиономия, даже злая, но, в общем, забавная… а что наш Фелипе?… Он тоже здесь, молчит… он получил свой кусочек сыра… я его окликаю…
– Фелипе!.. Гамбург!.. Бранденбург!
– Certo!
У него только одна мысль, знаю: он опаздывает, его возвращение откладывается!.. Вот так… а раз это так, я предоставляю другим обвязывать, укреплять сооружение… их было, я вам уже сказал, не меньше тридцати… пятидесяти… которые собирались топать… я полагаю, по меньшей мере пять километров через весь Ганновер… другие оставались… множество людей на платформах выглядели недовольными… настолько, что они нас даже оскорбляли… они приподымались, бежали… разыскивали тележки, пытались перейти Ганновер… убежден, если бы мы не поспешили, позволили себя остановить… если бы они сцапали нас, они бы нас прикончили!.. Я знаю, они ужасны в гневе… и все из-за того, что мы удрали раньше, чем они… так неожиданно!.. Англичанин-Полишинель ничего не говорит… ему не очень удобно там, наверху, на своем троне из заплечных мешков, подстилок и посуды, он кренится набок, ерзает, но удерживается… эту улицу больше не назовешь проезжей… сплошные ямы и рытвины… а там, вдали, оголенные остовы стен… этот город изрешечен похлеще Берлина… все-таки наша тележка как-то продвигается… конечно… все ее подталкивают… иногда, в трудных местах… я подбадриваю!.. Но разве они не видят других? Они распались на группы! Они тоже нашли тележки!.. Четыре… пять… шесть!.. Я чую опасность!.. Ору им по-немецки… указываю на то, что происходит, что настигает нас…
– Schnell!.. Schnell!.. M"orderer!
И затем по-французски:
– Убийцы! Убийцы! Скорей!
В общем, тревога… только бы не догнали, только бы Бог миловал!.. Пять… шесть тележек… надежды нет!.. Пусть видят!..
– Толкайте, толкайте, черт побери! Взяли!
Не знаю, понимают ли они меня?… Французы?… Латыши?… Молдаване?… Я больше не пытаюсь!.. Все время в движении, среди ям, бугров и битых кирпичей, мы уже опережаем наших преследователей…
Предупреждаю вас, начиная с этого момента мое повествование становится несколько пунктирным, я, ваш рассказчик, и сам с трудом разбираюсь в происходящем… я вам уже говорил о «комиксах», но вы не смогли бы по комиксам представить этот разрыв повествовательной ткани, эту нить, иглу и всех персонажей… этого грубого и такого явного происшествия… увы, такого, что для испытавшего его, ничто более не существовало… да и сам я, рассказывающий вам об этом двадцать пять лет спустя, путаюсь в подробностях, вспоминаю лишь какие-то обрывки, то то, то это! Простите меня…
– Уточните!.. И не мямлите!
Конечно! Вообразите себе, что в какой-то момент мы встретились!.. Пылающие гневом преследователи, и их четыре… пять, забитые до отказа тачки!.. И мы, беглецы… из-за балконной решетки, упавшей на середину улицы, перегораживавшей ее… решетка балкона еще не полностью разрушенного дома, от которого остался фасад!.. Но какая решетка! Кованое железо!.. Издалека я его не увидел, этот дом… громко сказано: дом! Фасад и стены, выходившие во двор… тогда я говорил себе: все, мы пропали… они разорвут нас на куски. Ба-ах! Бомба!.. Огромная, осколочная… и тут же: бу-ух! Другая, ближе… конечно же, паника… мы в ужасе, мы, они, наши преследователи… я говорю, я полагаю… я не знаю, я вынужден фантазировать… не знаю, что дальше… упал в обморок? Не совсем в моем духе, но тогда, как во сне, я почувствовал нерезкую боль, на шее кровь… она капала с головы… нет! Вытекала из мозжечка, думаю… где-то в этой области, уточняю… могу сказать, я сделал все, что в моих силах, лишь бы сохранить ясное сознание… я еще успел подумать о Лили… и о Бебере… но как будто они уже уехали куда-то… были уже далеко… в ином краю! Все, что я могу припомнить… связано с другой бомбой, упавшей, но где?… Помню лишь взорванную улицу… эти рытвины и железный лом… с тех пор прошло почти двадцать семь лет…
Я говорю себе: Лили, я найду тебя, я знаю, где ты!.. Бебер с ней!.. Да, но почему так воют сирены… сколько сирен!.. Как в Берлине… но здесь уже недолго, и так все разбито!.. Почти все… и тогда!.. Уу-у-у!.. Опять тревога… от луны до луны… забыл вам сказать, тогда было полнолуние!.. Уу-у-у-у!.. Бу-ух!.. Ба-бах… Бомбы… да, бомбы!
– В вас угодил кирпич!
Он мне сообщает… не знаю, но болит сильно… в том самом месте, на затылке… Фелипе не ошибается, кирпич меня достал… он перепутал… боль усилилась… но, надеюсь, я смогу подняться, это главное… мы должны обязательно продолжать свой путь, идти дальше… уу-у-у-у! Ах, бомбежка не закончилась… бомбили в восточном и южном районах… и пламя, языки пламени плясали до самого горизонта… бегающие, крутящиеся, подобно флюгеру, огни, я воскрешаю вас в памяти… пламя пляшет на каждой руине… брызгающее вверх… потом опадающее… как яйцо на фонтанной струе, вы знаете… только все в зеленых тонах… в красных… они должны спалить, я уж не знаю что… остатки того, что горит?… Пусть бы они вернулись, я имею в виду «летающие крепости», чтобы разжечь затухающие жаровни… и взорвать, не знаю уже какое количество мин… тысячи!.. Я больше не понимаю… надо, чтобы люди были богаты… богаты до невозможности… уу-у-у-у!.. Как это их развлекает… и какое освещение!.. Настоящее театральное полнолуние… вдобавок – на небе красочные мазки противовоздушной обороны… яркие прожекторы, темные клубящиеся тучи!.. Незабываемый спектакль… я видел бомбардировки Рено, Исси, 43-й… я знаю, что такое тропические торнадо, Камерун, 18-й, сколько бунгало, и не маленьких, а огромных, как дом, взлетело на воздух на моих глазах среди вспышек молний… но рядом с возвращением груженых бомбами «летающих крепостей» и градом пуль все это выглядело бледно… я видел и другие неповторимые зрелища, несколько в ином духе, но также очень памятные: большие маневры кавалерии, 1913-й, в лагере Серкот, развертывание и обходные маневры фуражиров семи дивизий!.. Под звуки труб!.. Человек будущего, которого забросят в стратосферу, неподвижного, пристегнутого к креслу, с трубкой во рту, успеет сделать пи-пи за один оборот вокруг земли! И – хоп! Уже вернулся!.. Чем больше оборотов сделает, тем больше почестей герою!
Теперь вернемся к фактам… с насыпи все видно, как при свете дня… полнолуние, если можно так выразиться… как тихое солнце конца осени… уу-у-у! Но одно маленькое отличие!.. Ну да! Так и есть!.. Шрапнель!.. В облаках! А между разрывами… букеты снарядов… действительно грандиозное зрелище… как на мой вкус!.. И все это под музыкальное сопровождение… я пытаюсь уловить мелодию… спрашиваю у Лили… «ты ничего не слышишь?»… Да! Она слышит вой сирен… Это все!.. Значит, эта музыка звучит лишь для меня одного?… Фелипе?… Он прислушивается… он тоже не слышит музыки, только бомбовая взбучка и завывание сирен… уу-у-у-у! Что же это получается? Я же вовсе не музыкант… мелодии звучат и ускользают от меня… я сказал бы даже, торжественные, героические мелодии… но музыкант – это нечто иное… если бы я был музыкантом… за столько лет, волей-неволей, вам приходится слышать так много… большие и маленькие концерты… я стал бы светским человеком, играл бы роль эксперта, высказывал бы безоговорочные суждения… меня приглашали бы как консультанта… но в данном случае я вроде бы знаю, в чем дело… меня преследует эхо… вибрации тончайших струн?… То тут!.. То там!.. Оно всплывает из этих реминисценций! С удивительной полнотой! Как старая жаба покрывается пупырышками при легчайшем прикосновении… и я потрясен, можно сказать, ошеломлен!.. Я ничего не говорю, у меня полон рот крови, я убежден, моя сорочка и штаны тоже в крови… Фелипе сказал мне: кирпич… это был кирпич… ладно, пусть кирпич!..
В момент суматохи, когда преследователи догнали нас, когда шесть тележек твердо вознамерились покарать нас за то, что мы вырвались вперед, все разрушил взрыв, похоронив этих подлюк под пятью с половиной этажами кирпичей… Почему же при этом ни один из них не мог свалиться на меня?… Где тот, который заметил наш Фелипе… мы ведь тоже здесь стояли!.. Удивительно, что попало только мне!.. Должен сказать, я ощущал некоторое неудобство, не столько из-за кирпича, сколько из-за этого тумака по шее… чуть выше левого уха… травма вовсе не иллюзорная, подтвержденная солидными врачами, двумя… нет, тремя экспертизами в 1916 году и намного позже в копенгагенском госпитале… кости черепа в отвратительном состоянии… Бог ведает, как я с этим смирился!.. Свистки… барабанная дробь… шипение пара… ладно!.. Но мелодия!.. Возникшая из ниоткуда мелодия!.. И подтверждаю: торжественная! Торжественная, как хорал… я бы сказал, симфоническая музыка для этого океана руин… руин игривых, дурашливых… «зыбь языков пламени»… розовых… зеленых… и маленькие потрескивающие букеты… души домов… далеко… очень далеко… танцующие… я предостерегаю Лили:
– Не шевелись, я ее слышу!
– Да я не шевелюсь! Но как ты?… Тебе больно?
А, я не хочу говорить о своей бедной голове!.. Звукосниматель, вот что мне нужно!.. И немедленно!.. До меня долетают только отголоски!.. Крохи!.. Это смешно… не существует великой музыки без оркестровки!..
От боли в виске – к другой!.. Все это приключилось со мной! Вы меня извините!.. Я не собираюсь жаловаться… моя рубашка прилипла к спине… да!.. Я не хотел об этом говорить… какое кривлянье вся эта хроника: я!.. Я!.. Я!.. Европа погибла? Моя сорочка! Моя спина! Я!.. Туу-у-у-он! Туу! Туу! Тревога гнездится где-то… я пытаюсь воспроизвести мелодию… как я жалею, что обойден талантом!.. Туу-у-уш! Слушайте!.. Мне нужно другое ухо, то, что у меня осталось, вовсе не помогает мне слышать… может быть, на пианино, ощупью?… От одной клавиши к другой?… Позже в той дыре в Копенгагене у меня будет время, целых два года… там я сочинял великие симфонии, всегда в память о Ганновере, можно сказать, это были настоящие симфонии, и я их напевал самому себе… как сейчас, не разжимая губ… бру-ум!.. Бра-анг!.. Уу-у-г! Я был единственным, кто никому не мешал… охранники имели обыкновение… то время в дыре, два года, тюрьма К, Veslerfangsel… поскольку я находился в Дании, надо же было меня поместить куда-нибудь…
Теперь же тут, откуда я пишу вам, сквозь звучание пластинок я слышу ветер симфоний… я верю своим ощущениям, я не задаюсь вопросом… я слушаю, умолкаю… не хочу бормотать, как там, в заключении, Vesterfangsel… мне кажется, это пламенные танцовщицы, а не языки пламени, как там в Ганновере… мне говорили, я с ними не знаком… я знаю, где их студия – я поднимался туда два раза… три раза… ночью… я не светский человек, то, чего я не знаю, того я не знаю… несчастный всегда терзается сомнениями… он молчит… я молчу… особа высокородная не колеблется, идет напролом!.. Крушит!.. Отстаивает свое мнение, судит и рядит!.. И плевать ей, что вы можете о ней подумать! Светский человек ничего делать не умеет… но рожденный таким, каким он есть, судья всем, сама непогрешимость, высокомерие и всемогущество!.. Достаточно!.. Бормочите, чтобы никто вас не слышал!.. Он дунет, и вас больше нет!